Через час диван был нещадно бит и расколочен на бруски и досточки, все необходимые части Михаил связал бельевой верёвкой и взвалил на спину.

Ещё пара часов работы и сидушка с упорами на края ванны была готова.

– Чё получается-то? – заглянул дед в проём двери.

– А то и получается, что сегодня купаться будем! – улыбается Михаил. – Пройди сюда, покажи, где тебе ручку прикрепить, чтобы удобно было в ванну залазить.

– А не зря затеял-то? А как съезжать? – спрашивает дед, но проходит и примеряется, где же ему будет удобней взяться. – Вот сюда крепи, как раз будет…

– А съезжать будете, просто заберёте и на новом месте точно пригодится, – улыбается Михаил, пробивая старым сверлом дырку под пластиковый дюбель, после чего быстро прикручивает длинную деревянную ручку.

– Вот сейчас покрасим сидушку в белый цвет и вечером можно будет купаться! – улыбается Михаил своей работе.

– Так не высохнет? – говорит дед.

– А я нитру купил – два часа и сухо! – поясняет Михаил.

– Банка-то больно большая! – дед кивает головой на большую банку нитрокраски.

– Остатки на окно на кухне пойдут, оно совсем облезшее, – говорит Михаил.

– Нитра-то завоняет всё! – говорит уже выходящий из ванной комнаты дед.

– А мы дверки сначала прикроем, а окна откроем, через пару часов и порядок будет! —улыбается Михаил.

Вечером дед разделся, без его помощи залез в ванну и сел на массивную широкую сидушку, что легла упорами на края ванны, а само сидение находилось ближе к воде.

Пока дед залазил, Михаил несколько раз пытался ему помочь, но всякий раз дед одёргивал его:

– Сам, сам, не маленький. А как тебя не будет рядом…

Сильные руки кузнеца делали своё дело, компенсируя слабость дрожащих ног, и Михаил убедился – дед ещё ничего – сам справится!

3

Михаил за размышлениями и не заметил, как дошёл до Борового. Вот и развилка дорог: та, что прямо – отделяет Боровое от летних военных лагерей, та, что налево – идёт в обход села к старому Новосибирскому тракту. Есть ещё малоприметная тропинка вдоль околицы, вот по ней-то Михаил и пошёл быстрым шагом.

Первый дом с краю третий улицы – дом Сергея.

Ворота новые, тропинка к входу малоприметная. Михаил заволновался – что-то здесь не так.

Постучался. Нет ответа, постучался ещё раз. Молчок.

– Ты ково ищещ-то? – спросил его голос из-за спины.

Седой старичок с довольно красивой окладистой бородой, как мел, облокотившись на крепенький старый посох, смотрел на него плохо зрячими глазами.

– Я к тёте Клаве, к сыну её Сергею, – как-то не нашёл, что сразу ответить Михаил.

– Так они, это… Уже давно перебралищь на тот край деревни-то, Клавке ходить на дойку далеко штало, ноги-то болят, вот они и поменялищь. А энти-то уже два года, как в городе живут, редко здещя бывают. А ты чейный будешь-то, не узнаю?

– Я Михаил, к деду Семёну, что на кузне работал, на лето приезжал, вон в тот дом, – показывает рукой Михаил на четвёртый дом от края деревни, расположенный на этой же стороне улицы, что и бывший дом Сергея.

– Мишка, Мишка… – шамкает беззубым ртом старик. – Не припоминаю тебя чтой-то… А, это не тот, кто вон енту лужу вмеште с гущями взорвал? – показывает дед на большущую лужу, что расположена прямо по центру улицы и оставляет только маленькие проходы межу краями и заборами с обеих сторон.

Михаил неожиданно для себя краснеет.

– Вижу, тот! Ну, щпанец ещё тот был… Так ты ходи вон туды, – показывает он рукою, – а там в проезде-то свернёшь налево и по шощедской улице на ту штрону до конца, а уж тама шлева – пощледний дом будет, – уже более миролюбиво говорит старичок.

Он-то его признал, а вот Михаил деда, как не силился, узнать не может.