Рекс стукнул хвостом об пол и с готовностью вскочил.

Я поставил на плитку воду для мытья посуды и выглянул в окно. Они там здорово бегали – один свернулся в клубок под березой, другой – в мамином гамаке. Растрясаются.

Спокойных и безопасных часов оставалось все меньше и меньше.

Когда я перемыл посуду, начистил картошку на ужин, подмел и прибрался, явились наши «бегуны».

– Отдыхаешь? – спросил Алешка. – А я вот опять буду работать.

Он сел за столик в углу, достал из карманов шортов бумажные клочки и, высунув язык, стал писать «донос» генералу. Пыхтел, вздыхал, ворчал, потом позвал меня. С гордостью показал свои труды. Я внимательно прочел и не сделал почти никаких замечаний.

– Лех, Серов пишется через «е», «Безъвисти» – такого слова нет.

– А какое есть?

– Есть два: без вести. И не «прапал», а…

– Исчез?

– «Пропал» – через «о».

– Надо же, – удивился Алешка. – Всю жизнь так писал. И – ничего. Ты сам тогда эсэмэску набери, ладно? А то дядя Боря растеряется.

Мы отправили дяде Боре текст и получили лаконичный ответ: «Донесение принял. Конец связи».

Тем временем засинели сумерки, сгустились. Всплыла круглая красная луна и запуталась в ветвях дальней ели. Птички уже замолкали, а которые чирикали, то очень сонно, будто желали друг другу доброй ночи.

Рекс встал, встряхнулся и посмотрел на нас, словно сказал:

– Ну, мне пора. Или остаться с вами? Не боязно вам будет ночью без взрослых? – Он себя тоже, наверное, взрослым считал. А нас – щенками.

– Иди, иди, – сказал Алешка. – Тебя уж дома заждались – целый день по гостям шляешься.

Рекс помахал хвостом, улыбнулся. Лешка открыл ему дверь.

Тут вдруг что-то меня толкнуло – зря мы его отпустили, лучше бы он остался…

Ночь началась беспокойно. Будто подготавливала нас к еще большим неприятностям.

Мы заперли дверь, погасили свет, улеглись. Я уже начал засыпать, а Алешка все вертелся и ворчал.

– Ты будешь спать? – разозлился я.

– Дим, кто-то щипается.

– Где щипается?

– По всем местам. На какой бок ни повернусь.

Я включил свет, осмотрелся. Ни комаров, ни жуков, ни лягушек. И кто его там «щипает».

– Спи давай, – строго сказал я и выключил свет.

Настала тишина. Только доносились кузнечики со двора и лягушки с озера. Я уснул и тотчас подскочил.

– Догадался! – радостно взвизгнул Алешка, включил свет и начал яростно перетряхивать постель. – Это песок, Дим, с озера!

Я тоже догадался. Когда мы, повалявшись на песочке, собрались уходить, я еще раз купнулся, чтобы смыть с себя песок. Алешка окунаться не стал, замерз.

– Обсыплется, Дим, по дороге, – отстучал он зубами.

Не обсыпался, значит. Я выгнал его на середину комнаты и обмахнул платяной щеткой, а потом полотенцем.

– Все? Обсыпался наконец?

– Ага, только в ушах еще осталось. Утром, ладно, Дим?

Мы снова выключили свет и улеглись. И тут кто-то тихо постучал в темное окошко.

Знаете, это не очень приятно, когда ты один дома ночью и кто-то к тебе стучится. А тут еще младший брат при тебе. С песочком в ушах.

– Кто там? – по возможности строго и бесстрашно спросил я.

– Откройте, пожалуйста, – попросил кто-то тихо и вежливо.

– А зачем? – резонно спросил Алешка.

А я пожалел, что рядом с нами не было в эту минуту нашего верного охранника Рекса.

– Я заблудился, – послышалось за дверью, все так же тихо.

Похоже, что ночной гость говорил так, словно боялся, что его услышит кто-нибудь кроме нас.

– А куда вы идете? – Я не то чтобы не торопился отпереть дверь – я вообще это делать не собирался. Нас уже многому научили в школе на занятиях по ОБЖ, родители да еще и телевизор.

– Мне нужно попасть в Петровки. Это далеко?

– Сначала прямо, – вмешался Алешка, – а потом два раза налево, в северном направлении прямо на юг. – Объяснил!