От всего этого натурально хотелось выть, и я бы так и делала, если бы не моя новая работа, которая сжирала все время, все силы и все до единой нервные клетки. Зато почти не давала страдать, ведь у нас все время что-то случалось. Все время! И как хорошо, что это было не первое мое рабочее место, потому что все навыки, полученные мною на прошлых работах, пригождались только в путь: как бывший секретарь я лихо разбиралась в бесчисленных бумажках и письмах, как бывший бармен я сохраняла нейтрально-сочувствующее выражение лица во время скандалов и разборок и молча приносила всем кофе, а как бывшая няня носилась с этими сраными артистами, словно мамочка. Только что сопли не подтирала.

— Лика, свет очей моих, — почти пел мне в трубку Вениамин Егорович, утвержденный на роль папы главного героя. — Завтра приеду к вам с двух до трех, успеете меня отснять? И кофейку мне сделаете, душа моя? Он у вас такой ароматный получается!

«Ага, это потому что пачка этих зерен стоит полтора косаря, — мрачно думала я. — А о стоимости нашей кофемашины вам вообще думать вредно — в вашем-то возрасте».

— Вениамин Егорович, дорогой мой, — терпеливо говорила я, мысленно перемежая трехэтажным матом каждое слово. — Я вам сто раз говорила, что съемочный день по договору длится двенадцать часов, поэтому мы ждем вас завтра в девять утра. И заняты вы будете до девяти вечера. Но если вас снимут быстрее, то, конечно, отпустят домой пораньше и денег за эти часы вычитать не будут.

— Но у меня репетиция, милая моя, — удивленно басил заслуженный артист. — До часу дня. Андриевский ставит у нас Шекспира, так что никак не могу быть раньше, извините покорно. Но приеду к двум и отработаю в лучшем виде, не сомневайтесь.

Блядь! Вот просто блядь!

Теперь я прямо очень поняла, почему Катя не любила работать с театральными актерами. Особенно с такими, которые артисты с большой буквы и которые привыкли, что в театре под них все подстраиваются. Но здесь вам не тут: в кино съемочная группа ждать никого не будет. Время — деньги, в самом буквальном смысле этого слова.

Я еще минут пять ласково поуговаривала Вениамина Егоровича как-то решить этот вопрос, а не ставить нас перед фактом, но толку от этого не было. Он был убежден, что Шекспир — это важно, а наш сериальчик (который платит ему хорошие деньги, между прочим!) может и подождать. Что ж, на актерский я тоже не зря подавала документы — кое-какие навыки у меня имелись. Скопировав командный голос Кати и ее интонации злого прапора, я коротко и внятно обрисовала нашему заслуженному, что и как он нам должен по договору. А если не хочет выполнять эти условия, то наше соглашение расторгаем, предоплату забираем, а на его роль я найду другого актера вот прям сейчас — у меня тут очередь перед окнами уже выстроилась.

Вениамин Егорович, к счастью, капитулировал, я мысленно нарисовала на своем фюзеляже еще одну звездочку, ласково с ним попрощалась и оторвала наконец от ноющего уха телефон. Прикрыла уставшие глаза, откинулась на спинку стула и вдруг услышала сзади отчетливые аплодисменты. Обернулась — на пороге был Макс. Стоял в дверном проеме, занимая его почти целиком своими широкими плечами, и хлопал.

— Это было впечатляюще, поздравляю, — сказал он сдержанно, но его золотые глаза улыбались. — Катя может тобой гордиться.

— А ты? — хрипло спросила я.

— И я, — не стал отпираться Макс. А потом вдруг провокационно усмехнулся: — Интересно, а что бы ты сказала Славке, если бы этот Егорыч отказался? Славка ведь хочет снимать только его, фактура ему подходит сто процентов.