– Юлия Александровна, вы меня поймите, никто Вас не увольняет. Но войдите в мое положение. На меня там, наверху, уже косо смотрят, мол, пригрел в школе жену врага народа.

– Но, Юрий Юрьевич, ну какой мой Саша враг народа? Вы же хорошо его знаете. Я уверена, скоро все разъяснится, и его отпустят.

– Конечно, конечно, разъяснится. Конечно, отпустят, Александр Семенович уважаемый человек, в Испании воевал, орденоносец. Но понимаете…

Николай услышал, как директор закашлялся.

– Понимаете. На меня начальство начинает давить. Не напрямую, а так, исподволь. Интересуется, как у вас отношения с коллегами, учениками, что я намерен с вами делать. Это неспроста. Мне бы не хотелось… Войдите в мое положение.

– Юрий Юрьевич, я Вас понимаю. Но…

– Вот и хорошо. Напишите заявление по собственному желанию. А когда Александр Семенович вернется, милости прошу, возвращайтесь обратно.

– Заявление?… Все-таки увольнение… что же мне тогда делать… Я педагог. Я больше ничего не умею, только учить детей, – растерянным голосом произнесла Юлия Александровна.

На некоторое время в кабинете воцарилось молчание. Потом директор вновь закашлялся.

– Юлия Александровна, Юля, Вы знаете, как я к Вам отношусь. Уже давно…, чего греха таить, Вы мне нравитесь. Я бы мог, наверно, встать на вашу защиту перед вышестоящими органами, если бы Вы…, – голос директора приобрел елейные мурлыкающие нотки. – Скажем так, при определенных условиях.

– Что вы имеете в виду? При каких таких условиях?

– Ну вы же взрослая девочка, должны понимать.

В следующий момент в кабинете возникла какая-то кутерьма, потом грохот падающих вещей, громкий шлепок, и раздался визгливый голос директора.

– Дура! Я к Вам со всей душой.

– Спасибо. Мне не нужна Ваша душонка, ни вся, ни частями. Вы, Юрий Юрьевич, подлец, – резко ответила Юлия, и Петрашов услышал ее решительные шаги, приближающиеся к двери.

Бежать было некуда, и он прижался к стене. Дверь распахнулась, и из нее вышла Юлия. Ни секунды не задумываясь, она присела за секретарский стол, что-то быстро написала на лежащем там чистом листе.

– Заявление на столе. Можете не волноваться. Никто на Вас, как Вы выражаетесь, из-за меня больше давить не будет, – громко сказала она и быстро вышла в коридор.

– Вот дура, – из кабинета, приглаживая на голове редкие волосы, появился Юрий Юрьевич.

Левая щека его горела багрянцем. Почувствовав, что не один в приемной, директор оглянулся. Прижавшись спиной к стене, у двери стоял Николай.

– Петрашов, ты? Ты что здесь делаешь? А ну-ка марш в класс.

Николай никак на его слова не отреагировал. Он стоял и смотрел на Юрия Юрьевича. В глазах его смешалась ненависть и презрение.

– Я кому сказал, марш в класс!

Петрашов сжал пальцы в кулак и подошел к нему вплотную.

– А Вы подонок, Юрий Юрьевич. Подонок!

– Что ты себе позволяешь, – отшатнувшись, выкрикнул директор.

– Подонок, – повторил Николай.

Он медленно пошел вон из приемной.

– Завтра чтобы без отца в школе не появлялся, – ударили ему в спину слова директора, перед тем, как он вышел в коридор. Но ему на это было наплевать.

Утро наступило быстро, словно его ветерком нагнало. Темнота, затушив звезды, уступила место цвету серому. Вскоре небо на востоке зарозовело. Разгораясь, рассвет раскрасил его в алое, и вот уже восходящее солнце плеснуло своими первыми лучами на ровную, почти зеркальную гладь моря, которые живыми, едва дрожащими и почти ровными линиями убегали к горизонту.

Юлька спала, свернувшись клубочком, обхватив руками колени. На небольшом полотенце – укрытая курткой Петра. Он хотел было ее разбудить, вместе встретить восход, но передумал – заснула-то далеко за полночь, и до первой электрички еще оставалось немало времени.