Ольга внимательно слушала и записывала важные моменты в блокнот. Да, тогда он лежал около двух лет в военном госпитале, но память не восстановилась. А любовь способна творить чудеса. Она верила, что поднимет глубинные пласты памяти и Гриша вспомнит все: детские годы, их планы… Надежда умирает последней…

Дома, возвращаясь от Гриши, Ольга до глубокой ночи искала в интернете случаи потери памяти и чудесное ее восстановление. Медицинские справочники и факты, статистику, форумы – все она штудировала с одинаковым интересом.

– В Калуге я осмотрелся и пошел к трамвайной остановке. Как будто я тут сотни раз ходил. Одним словом, Оленька, я пришел к этому дому, сам не знаю, что меня привело именно сюда.

Причем, я шел очень уверенно, как будто каждый день тут ходил. Вошел во двор. И только тут подумал, что я скажу хозяевам. Что мне тут нужно? Я постучал в дверь и мне ответил мужской голос, сказал:

– Входите!

Удивленная Ольга спросила:

– Там же никого не должно быть. Мама Гриши – Лидия Николаевна умерла на моих руках, когда получила урну с прахом Гриши. У нее отказало сердце.

– Оленька, я вошел. Меня встретил мужчина, который сидел в инвалидном кресле. Он был без ног. Совершенно еще не старый человек. С густой сединой в волосах. Его торс был крупный. Очевидно, если бы он стоял на своих ногах, то он был бы одного роста со мной. Его живые красивые черные глаза мне уже кого-то тогда напомнили. Но и сейчас я не могу понять, кого именно. Я тогда подумал, что молодой мужчина, а уже седой. На вид ему было не более сорока пяти лет. Он представился мне Дмитрием Ивановичем. Дядя Дима.

Глава 8. Бездействие равносильно предательству

Он пригласил меня, вскипятил чаю, пригласил на обед. Я удивился тому, как ловко этот человек справляется в кухне. Я спросил у него, чей это дом, где хозяева. Он сказал, что приехал к жене, но не застал ее в живых. Она умерла в тот момент, когда узнала о гибели их сына. Мужчине трудно было рассказывать, слишком тяжелые воспоминания. Слезы то и дело выступали у него на глазах…

О своей жизни он мне рассказал более подробно гораздо позже. А тогда, в первый день он сказал, что приехал к жене, а нашел закрытый дом. Соседи рассказали об ее смерти. То, что он мне рассказал, поразило меня до глубины души.

– Гришенька, расскажи!

– Оля, я не забыл ни одного слова из его рассказа. Но я уже говорил тебе, что о себе он рассказал намного позже и каждый раз говорил несколько фраз. А вот меня он расспрашивал каждый день обо всем. И, невзирая на то, что я ничего не помнил, он задавал и задавал мне вопросы. Часто одни и те же. Все больше о хозяйке дома Лидии, ее отце, ее работе, о многих вещах, которые я вообще не мог бы описать. Я ничего не знал. Или не помнил.

Он сказал мне в первый день, когда мы встретились в этом доме, что нам с ним хорошо было бы жить вместе. Легче справляться со всеми делами. Он просил меня остаться с ним. Оленька, ты не думай, что я неадекватен. Я только свое прошлое не помню. А что было после того, как я пришел в себя в госпитале, я все очень хорошо помню.

– Гришенька, я так не думаю. Мы с тобой вместе будем бороться за твое выздоровление. И ты вспомнишь, что я была твоей невестой. Что мы очень любили друг друга. А я люблю тебя сейчас точно так же, как и пятьдесят лет назад, когда ты уходил на службу в Армию.

– Оленька, а что будет, если я окажусь действительно Григорием Кораблевым, твоим женихом? И ты сможешь любить меня вот такого? – он показал на свое лицо. – С такими ужасными шрамами? – В его взгляде был вопрос, который он только сейчас решился произнести вслух.