– Партизан Харот с нами не пойдет? – спросила я, когда мы вернулись на рынок, где впервые встретились.

Голоса торговцев и покупателей сливались в единый гвалт, и мне приходилось напрягать слабые связки, чтобы его перекричать.

– Каперы работают в паре, – ответил через некоторое время Гильгамеш, – один – мозги, другой – руки. Харот – хакер, его задача взломать Слой и перекинуть нас к Сердцу Мира, чем он сейчас и занимается. А я работаю в полевых условиях, защищаю тылы. Простите за такую грубую формулировку, но наликвидации каждый сам за себя.

– Ваши роли как будто перепутаны, – заметил Ян. – Ты выглядишь как зазнайка, а твой партнер – наоборот.

Гильгамеш подзастрял с рокурианкой-подростком, с которой они станцевали забавный зеркальный танец, прежде чем разминуться, и смущенно улыбнулся:

– Видишь ли, для взлома планов необходима запретная магия. Партизан Харот – здоровяк, но мастер ментальных воздействий, что помогает ему в технологиях, а я знаками не владею. Я, в общем-то… – Гильгамеш болезненно поморщился. – В общем, у меня не задалось с магией. Когда ты лишен чего-то, наверстываешь в других навыках, вот я и прокачал ловкость и физическую выносливость, чтобы компенсировать. Поверьте, друзья, я надежный проводник. Очень постараюсь не быть для вас обузой.

«Где-то я уже все это слышала», – подумала я со вздохом.

В воздухе витал аромат специй, смешанный с запахом жареной, слегка подгоревшей пищи. Звучала далекая мелодия, едва уловимая слухом: мальчишеский голос, высокий, как у юного хориста, печальный.

Коммуникатор капера чирикнул, Гильгамеш снял его с пояса и произнес с облегчением:

– Партизан Харот разгадал код Второго плана, он пишет… – глаза капера, бегущие по строкам, расширились и стали похожи на две золотистые точки.

– Говори уже, – не выдержал Ян.

Песня мальчика оборвалась сиреной, и поднялась паника. Рокурианцы разбежались в разные стороны, и наша тройка оказалась посреди пустыря. Плакали дети, которых тут же подхватывали матери и забегали с ними в дома; иные молились наспех богам, оставляли скромное подношение и забирались по лестнице на возвышенность. Настойчивое завывание тревожного сигнала, что лился из систем оповещения, закрепленных на деревянных столбах, леденило кровь. Я обратилась к Гильгамешу, который был растерян не меньше моего:

– Это… Харот сделал?

Он повернулся ко мне и медленно покачал головой:

– Нет, миледи. Хранитель Плана – и есть План. И сейчас на нас надвигается кислотное цунами.

– Кислотное? – Ян состроил такую физиономию, будто говорил с умалишенным. – И что значит «Хранитель Плана – и есть План»?

– Это все, что нам известно на данный момент, друзья, и я настаиваю, чтобы мы нашли укрытие, иначе от нас останутся рожки да ножки.

В нос ударил резкий кислый запах – от него стеснило дыхание. Прищурилась: воздух над горизонтом переливался, а река начинала тихонько бурлить. На берег надвигался прилив бесцветной жидкости, от которой плавился воздух, и жар долетал до нас, предупреждая о том, что нам не пережить и «первой волны».

– Делаем ноги, – сказал Ян и подхватил меня за руку, как рокурианские мамы своих детей.

Мы побежали к подножью лестницы, но тут же наткнулись на препятствие: спины местных, которые выкрикивали гневные реплики в адрес тех, кто оцеплял вершину и не пускал их на лестницу.

– Продолжите рваться сюда – отвинтим лестницу! – выкрикнули с вершины. – Прячьтесь в низине! На всех провизии не хватит!

Слова возымели негативный эффект – существа запротестовали, кто-то заплакал от страха, а кто-то вырвался вперед, но их сталкивали массивными дубинами, которыми вооружились рокурианцы с возвышенностей. Что отличало их, только что гулявших по земле, как по своей, от тех, кому не посчастливилось остаться внизу? Я обернулась к парням и сказала: