– Слушаю! – завопил Фрол. – Куда мне деваться? Уши смолой замазать? Баладрыга ты эдакий! Тебе семерых посадить – до смерти заболтаешь!

– Ну так вот, – с удовлетворением повторил Лука. – Через три дня приходит Авдейка к братским и уверяет: покойничек-то из могилы выбирается, снова в кладовую на отлёжку приходит. Уже дважды, грит, перезакапывал, а он возвращается. Братские смеются и отвечают: мы же тебе не обычного мертвяка поднесли, а шамана покойного. Поэтому и платили столько – двух коней вместо одного. А тело шамана, значит, нужно по-особенному погребать. Допережь, говорят, открытый гроб сделай, устели его травой и овечьей шкурой. Потом в лес пойди, выбери место, чтобы между четырьмя одинаковыми деревьями было. На этом месте арангу возведи и на неё гроб поставь, чтобы тело отдать ветру и непогоде, на съедение зверям и птицам. Сделал всё так Авдейка, намаялся и решил больше схроном не промышлять.

– А душа как же? – спросил Фрол.

– Тоже мне праведник нашёлся! О душе вспомнил. Дух шамана не должен на небеса попадать. Чего ему там делать? Шаманская душа в лесу обитает, в камне, в дереве, в стручках всяких. Бывает – шастает по горам, порядки, понимаешь, наводит. Видит где что не так – губит человека. Но это ещё что! Есть чёрные шаманы, так те после смерти му-шубунами становятся.

– Кем-кем?

– Му-шубунами. Эти – самые страшные. Так мне братские говорили. Они едят только взрослых, кочующих в лесах – таких, как мы с тобой, бродяг. У этого духа длинный красный клюв, как у птицы, только из железа. Подходит, значит, му-шубун в темноте к человеку, прошибает ему голову клювом, съедает мозг, потом за сердце и потроха берётся…

Тут Никита неосторожно повернулся, надломив сухую ветку. Мужики вскочили, как ошпаренные и с ужасом вытаращились в темноту.

– Пресвятая Богородица, избавь от смерти внезапной! – запричитал Лука.

Фрол схватился за топор с грубо отёсанным топорищем.

– Коли не леший, выходи на свет! – крикнул он.

– А коли леший? – отозвался из темноты Никита.

– Рога поотшибаем и сиди, не жалко, – чуть успокоившись, сказал Фрол. – Ну, чего замер, как рыба в туесу?

Мальчишка вышел к костру, представ перед мужиками. В своей изодранной одежде, с расцарапанными щеками он не очень отличался от этих бродяг.

– Ахти-мнёшеньки, какой анахай безрогий! – заметил Лука, присвистнув. – Наш вроде, живёхонький.

Фрол, не выпуская из руки топор, указал на бревно.

– Ну садись, погрейся. Давно уж поди в чапыжнике по-волчьи лежишь.

Никита поджался к огню и сунул озябшие ладони едва ли не в самое пекло. Мужики с интересом разглядывали его. В свете костра их красные рожи походили на деревянные, обмазанные жиром лики идолов.

– Рассказывай, кто таков, – велел Фрол. – Мы гостей в такой час не ждали.

– Заплутал я, мужички, – бойко начал врать Никита. – Утром как от охотничьей артельки отбился, так и мыкаюсь здесь.

– Далеко ли артелька твоя?

– Вверх по Эхе-Угунь пошла. А я изюбря раненного через перевал гнал. Спустился и заплутал тут на болотах, – Никита в сердцах опустил руку. – И зверя упустил, и сам чуть не сгинул.

– А сам откудаво?

– С долины. А в ущелье монашеской братии помогаю.

– Монашеской? – удивился Фрол.

– Мы на реке, там где источники целебные, православную пустынь возводим. По указу архиепископа Нила работу ведём. Он велел место обустроить, чтобы люди божьи молились в уединении и хвори лечили. Хорошее дело!

Фрол кивнул, делая вид, будто понимает, о чём речь.

– А вы, как видно, не местные?

– И мы заплутали, братя! – признался Фрол. – Тока не сегодня. Уж два месяца как по горам слоняемся. В чашу плохую попали, вот горе и помыкаем. Мурцовки хватили, аж до слёз! Пока решили здесь обосноваться – от знающего человека помощи ждать.