– Я в здешних краях слыву за человека учёного, радеющего за нацию. Таких, как я, здесь немного…
Он показал рукой на беспокойного паренька:
– А этой мой племянник Ахметсафа, из села Каргалы. Плохую весть он принёс, очень плохую…
– Что за весть? – серьёзно обеспокоился Шамиль.
В начале разговора степенный Гумер абзый не очень-то склонен был доверять этому молоденькому смазливому комиссару, но увидев его спокойную решимость, предельную сосредоточенность, серьёзные и пристальные глаза, услышав его твёрдый голос, который мог принадлежать не юному офицерику, но зрелому мужу и командиру, он проникся к нему доверием.
– Я уже обращался по этому вопросу к двум или трём командирам, но мне сказали, что вопрос может решить только Усманов. А дело в том, что красноармейцы собрали в Каргалах группу молодёжи, объявили их дезертирами и готовят самосуд. Об этом и рассказал мне Ахметсафа.
Подросток едва дождался окончания степенной речи дяди и горячо заговорил:
– Угрожают расстрелять! «К стенке, – кричат, – поставим!» Никого из деревни не выпускают. Безобразничают, как с цепи сорвались. Такие и расстрелять могут… Там остался мой старший брат Гусман, и ещё Хальфи абый, сын бабушки Таифе, и ещё…
Шамиль прервал взволнованную многословность подростка:
– Ну этот Хабри! В эти дни только он со своим отрядом за Сакмару ходил. Толком воевать не умеет, да и не хочет, ему бы только над мирными жителями командовать да издеваться!.. Пора его приструнить!
– Да-а, – подтвердил Ахметсафа. – Командира ихнего зовут Хабри. Всю деревню в тюрьму превратил. Никого не выпускает.
– А ты как смог выйти? – прищурился Шамиль.
– Так ведь наши Каргалы, дядя, село большое, всех лазеек не перекрыть, – с достоинством ответил паренёк. – Меня дядя Давли через Сакмарку переправил и до самого Кушкульского озера на лошади проводил. Сам поспешил вернуться, очень беспокоился за наших арестованных джигитов. А я прямиком к дяде Гумеру побежал. Вот…
– Значит, надо преподать урок этому зарвавшемуся Хабри.
Шамиль открыл дверь и крикнул:
– Эй, Фёдор! Сколько у тебя человек?
– С утра было двадцать конных да сорок пеших.
– Хватит и конных. Собирай отряд, выступаем немедленно. В Каргалы… Там Хабри снова бесится, самосуд чинит.
– Что он на этот раз вытворяет?
– Я послал его проводить пропагандистско-разъяснительную работу среди населения, чтобы привлечь в наши отряды новых джигитов. А Хабри выбрал самый лёгкий путь – стращает парней расстрелом, чтобы добиться своего и пополнить отряд.
– Он и вправду расстрелять может… Помнишь одного паренька, расстрелянного в одной деревне, тоже за Сакмарой? Дело рук Хабри. Сам он, правда, не сознаётся в этом, божится, что не убивал. Сущий дьявол… Думает, что если пристрелить пару людей, то остальные на коленях к нему приползут, умолять станут, чтобы их в отряд приняли.
Тяжело было на душе Усманова, пожалел он, что отправил на задание такого недостойного сумасбродного человека, как Хабри.
– Ну, я покажу этому нечестивцу! – в сердцах воскликнул он и поднялся, проверяя на ощупь кобуру.
– Хорошо, Гумер абзый, – обратился он к книготорговцу. – Меньше слов, больше дела. Мы выезжаем… Я ведь тебя сразу узнал, бывало, не раз приходил в твой магазин за книгами.
– То-то и твоё лицо мне знакомо, – ответил немного смущённый Гумер. – Действительно…
Усманов с улыбкой обратился к Ахметсафе:
– А ты, паренёк, возвращайся через свои же лазейки. Мы поедем через мост, открыто, чтобы Хабри видел, кто нагрянет к нему в гости. Не то, не ровен час, пальнёт в нас, приняв за лазутчиков.
Ахметсафа в душе надеялся, что вернётся в деревню вместе с отрядом, верхом на коне, рядом с комиссаром. Хотелось ему увидеть, как вытянется от страха физиономия этого бандита Хабри. Но делать нечего, придётся возвращаться теми же тропами. Ничего. Главное, чтобы Усманов подоспел вовремя, освободил каргалинских джигитов, жизнь которых висит сейчас на волоске. Особенно беспокоился он за старшего брата Гусмана. Только бы успел Усманов. Тогда и Ахметсафа будет считать себя освободителем джигитов. И, забыв даже поблагодарить комиссара, Ахметсафа юркнул за дверь, спеша вернуться в село.