– Илья? Лучинин? Ты? – с наигранным удивлением в голосе протянула Воронцова и уже в следующее мгновение расплылась в улыбке в полушаге от меня.

– Привет, – ляпнул я первое, что взбрело в голову, и устремил взгляд к проезжей части. Желания тратить свое тепло на пустую болтовню не было, но Настя всегда была до отрыжки настойчивой.

– А ты куда? Домой? – прочирикала она, выпустив мне в лицо облако пара (ладно, хоть с ароматом жвачки). – А я к подруге, она на Шаляпина живет. Ты вроде тоже, да?

Я кивнул, сухо так, без единой эмоции.

– Я в том районе всего один раз была, – развела она руками, а я спрятал улыбку за меховой опушкой воротника: Воронцова врала, как молилась, – искренне и от души. Еле сдержался, чтобы не напомнить Настене, как она добрую половину июля караулила меня возле подъезда, пока Родик не сжалился и не сообщил ей о моей смене в трудовом лагере.

– Ты же поможешь мне, Илюш? – Воронцова впилась острыми зубками в краешек нижней губы и робко опустила взгляд. – Проводишь меня, правда?

– Прости, Насть. – Я откашлялся в кулак и отвернулся: дешевые уловки Воронцовой разжигали внутри дикое раздражение.

– Позволишь мне заблудиться?

– Уверен, «Гугл» тебя спасет.

– А ты?

– А я в другую сторону еду.

– Куда?

И снова сладковатое облако бабл-гама ударило прямо в нос.

– В Речное, – соврал на ходу.

Сообщать Воронцовой о деде я не был готов: слишком личное. А тут обычное дело. Пропадать у Лешего на хате – любимое занятие богатырей. Об этом в школе знал каждый, как, впрочем, и о том, что к себе Камышов приглашал далеко не всех. Настя в число избранных никогда не входила.

Вот и сейчас она заметно сникла. Поджав губы, отступила на шаг и о чем-то задумалась, ковыряя снег носком сапога. Я же наконец смог свободно глотнуть морозного воздуха – чистого, без примеси Насти. Кайф! Для полного счастья не хватало только автобуса.

– Что в ней такого, чего нет во мне? – Голос Воронцовой был тихим, даже несмелым, но он так некстати нарушил тишину, что я невольно поморщился.

– Чего?

– У нее, к слову, парень есть.

– У кого? – равнодушно бросил я, заметив показавшийся вдали автобус.

– У Аси, разумеется. Я думала, ты знаешь.

– Знаю?

И все же Настя добилась своего: приковала к себе мое внимание. Я смотрел на нее, как неизлечимо больной на врача в надежде, что неверно расслышал диагноз.

– Он красивый… – Воронцова мечтательно вздохнула. – Ася вчера, пока отца ждала, все с ним чатилась, а потом мне фотку показала, где они вместе. Давно уже, года два, если я ничего не путаю.

Дьявол! – Никогда бы не подумал, что словами так легко можно поцарапать душу.

– Мой автобус, прости, – сдавленно произнес я и попытался обойти Настю, но она вцепилась мертвой хваткой в рукав моего пуховика.

– Не уезжай! Останься со мной.

– Да не могу я! Пусти! – Я дернул рукой, грубо, резко, и поспешил к остановившемуся у обочины «пазику».

– Она другого любит, а ты все равно в Речное едешь? – прилетело как кирпичом по затылку.

Я не обернулся. Промолчал. Смешался с толпой. Протиснувшись в глубь салона автобуса, крепко сжал поручень. Пока дверцы не закрылись, смотрел на Настю. Не понимал ее, но больше не злился. Как ни крути, а мы с Воронцовой отныне были похожи: оба влюбились не в тех.

В ушах на репите страдал «JONY». Кто бы мне сказал еще пару дней назад, что я его «Комету» заучу до дыр и в каждой строчке начну находить себя, рассмеялся бы в лицо шутнику. Жаль, прямо сейчас мне было совсем не до смеха. Я напоминал сам себе старый ламповый телевизор, уже третий десяток лет пылившийся у деда в гараже. Меня, как и это чудо техники, без плоскогубцев было не переключить. Да и что толку? Всего два канала, и на обоих Ася.