Секунда, вторая, третья… Я снова обрела способность дышать. Мир вокруг постепенно обретал привычные очертания, а слова директора – смысл. Но в эпицентре внимания по-прежнему оставался он, мой спасительный маяк – рыжий, как лисенок, и лохматый, будто спросонья, парень с улыбчивым изумрудным взглядом и миллионом веснушек на вздернутом носу.

Забавный! Он смотрел на меня в упор, а мне вдруг захотелось ему улыбнуться. Странное желание. В корне неправильное. Глупое… И настолько сильное, что я заставила себя зажмуриться, лишь бы не поддаваться ему. Только дурак не знает, что улыбка – первый шаг к дружбе. Для меня же любая привязанность была под запретом, как сахар для диабетика.

Меня спас звонок. Адской трелью он насквозь пронзил кабинет, а заодно и мысли мои непутевые очистил от всего лишнего. Улыбаться парням – против правил. Пункт номер семь в моем «черном списке» еще никто не отменял! Облизнув губы, я расправила плечи и распахнула глаза. Если я хотела сохранить свое сердце, то просто обязана была заморозить душу.

– Так куда это вы все засобирались? – ничуть не тише звонка пробасил Владимир Геннадьевич. – Я разве сказал, что урок окончен?

– Уроки уроками, – вальяжно развалившись на стуле, как в кресле директора, возразил темноволосый парень с лицом ангела и взглядом самого́ черта, – а обед по расписанию. Да вы, Владимир Геннадьевич, не переживайте. – Он просканировал меня нахальным взором, от которого по коже пробежали мурашки. – Мы всё поняли: новенькую будем любить и лелеять, все ей покажем, все расскажем. А теперь можно в столовую?

– Леший дело говорит, Владимир Геннадьевич, – жалобно простонал за моей спиной очередной одноклассник. Невысокий, коренастый, он что-то писал на доске в тот момент, когда мы зашли в класс, а теперь, спрятав руки за спиной, неловко топтался на месте. – Ща пятиклашки набегут – все сметут. А нам потом голодай до вечера!

– Тебе бы только пожрать, Смирнов, – поджав аккуратные губки, ехидно прошипела миловидная брюнетка с волосами до плеч и королевской осанкой. Девица сидела за одной партой с моим рыжим спасителем и, казалось, совершенно не умела обращаться с пуговицами, ибо ее кофейного цвета блузка была расстегнута чуть ли не до пупка. Впрочем, ее соседа это нимало не отвлекало. Подняв с пола карандаш, Рыжий принялся что-то усердно чиркать в тетради. Вот уж кому было совершенно не до еды!

– Ну прости, Настен, я на одном яблочке, как ты, долго не протяну, – заскулил в ответ оголодавший у доски Смирнов, но его нытье потонуло в гуле голосов и чужих перешептываний.

– Тихо! – прогремел, наверно, на всю школу Владимир Геннадьевич.

– Звонок для учителя! – строгим голосом напомнила о себе пожилая дама в сером пиджаке и вигвамом из седых волос на голове – наверно, учительница математики. Старушка сидела за своим столом и, забавно хмурясь, монотонно постукивала авторучкой по клавиатуре.

– Вот именно, ребят! – с важным видом поддержал ее Добрынин. – К одиннадцатому классу пора бы уже и запомнить! Анна Эдуардовна, – обратился он к нашей классной, убедившись, что в кабинете снова воцарилась тишина, – мы вас слушаем.

– Одиннадцатый «А»! Я похищу у вас всего пару драгоценных минут. Итак, первое и очень важное объявление: Генриетта Михайловна заболела, а потому урока истории сегодня не будет.

Новость явно пришлась по душе. Класс опять взорвался возгласами, правда, на сей раз весьма довольными. Но главное – все вмиг позабыли обо мне. И хоть я все еще стояла в центре класса, интерес к моей персоне резко сошел на нет. Зато я теперь могла без стеснения изучать своих новых одноклассников.