– Я знаю, что такое читальный зал! – бросила раздраженно. – Я была на домашнем обучении, а не на Луне!

– Разумеется! – Виновато улыбнувшись, Владимир Геннадьевич кивнул. – По коридору налево – выход к актовому залу…

– Извините, я не хотела показаться грубой, просто немного волнуюсь.

– Я все понимаю, Ася. Кстати, а вот и кабинет математики.

Сердце пропустило удар, а в горле предательски запершило: прямо сейчас я стояла на пороге новой жизни, к которой так рвалась последние месяцы и которой боялась до дрожи в коленках. Еще никогда сомнения не раздирали мою душу с такой силой: что, если отец был прав и, шагнув в бездну, я разобьюсь?

– Подожди здесь. – Владимир Геннадьевич подтолкнул меня к деревянной скамейке напротив кабинета и в ту же секунду скрылся из виду за неприметной дверью учительской.

Оставшись наедине с собой, я наконец смогла как следует откашляться и засунуть под язык мятный леденец. Бросив рюкзак на скамейку, начала расхаживать по коридору туда-сюда. Старалась не шуметь, понимая, что идет урок, и в то же время удержать себя на одном месте не получалось, хоть ты тресни! Я чувствовала одновременно любопытство и страх, ожидание сводило с ума, и от лютой неуверенности в собственных силах меня бросало в дрожь.

– Сомнения – разрушительная штука, да, Ася?

Я и не заметила, как из учительской вышел Владимир Геннадьевич, но уже не один, а в сопровождении моей будущей классной.

– Не соглашусь, – покачала она головой. – Как сказал Гете, «точно знают, только когда мало знают; вместе со знанием растет и сомнение».

Анна Эдуардовна Миронова преподавала в школе английский. Молодая, стройная, симпатичная, она была на голову выше директора и своей улыбкой могла обезоружить кого угодно. Мы познакомились еще на прошлой неделе, когда я вместе с отцом приехала за учебниками. Анна Эдуардовна сразу произвела на меня приятное впечатление, и сейчас я была рада встрече.

– У тебя все получится, Ася! – Она произнесла это так, словно и правда в меня верила, и тут же подмигнула: – Идем знакомиться с классом?

Промокнув вспотевшие ладони о клетчатую ткань юбки, я нерешительно кивнула и приняла из рук Владимира Геннадьевича рюкзак. Глубоко вдохнула. Медленно, как учил отец, выдохнула. И наконец, вошла в класс.

Кабинет математики оказался именно таким, как я его себе представляла: просторный, светлый, с зеленой, местами белесой от мела доской и проектором под потолком. Стены были увешаны плакатами со справочной информацией, а по центру красовались портреты великих математиков: Пифагора, Декарта, Лобачевского… Широкие подоконники были заставлены цветочными горшками, а замерзшие окна украшены бумажными снежинками. Правда, я не учла главного…

– Знакомьтесь, 11 «А»: ваша новая одноклассница Ася Снегирева!

Чужие лица, застывшие улыбки, чей-то шепот; волна постороннего внимания розгами прошлась по оголенным нервам. На меня смотрели, меня изучали – да, что там! – насквозь просвечивали любопытными взглядами. Я знала, на что шла, но явно переоценила свои силы: в ушах зашумело, мир покачнулся, лица будущих одноклассников слились в одно серое размытое пятно. Еще немного, и я рисковала овощем свалиться под ноги классной…

Я пыталась выровнять дыхание – тщетно! Старалась сосредоточиться на басовитом голосе Владимира Геннадьевича – бесполезно! Я цеплялась за лямку рюкзака, словно тот способен был удержать меня на ногах. Раскачиваясь на пятках, до крови кусала губы, но сознание по-прежнему погружалось в темноту.

И вдруг среди всего этого хаоса мне почудился свет. Яркий, как солнце в ясный полдень. Теплый, как бабушкина шаль. Он как маяк в ночи рыжеватым мерцанием указывал дорогу и, сам того не ведая, придавал мне сил.