И вдруг среди всего этого хаоса мне почудился свет. Яркий, как солнце в ясный полдень. Теплый, как бабушкина шаль. Он как маяк в ночи рыжеватым мерцанием указывал дорогу и, сам того не ведая, придавал мне сил.

Секунда, вторая, третья… Я снова могла дышать. Мир вокруг постепенно обретал привычные очертания, а слова директора — смысл. Но в эпицентре внимания по-прежнему оставался он — мой спасительный маяк: рыжий, как лисенок, и лохматый, будто спросонья, парень с улыбчивым изумрудным взглядом и миллионом веснушек на вздернутом носу.

Забавный. Он смотрел на меня в упор. А мне вдруг захотелось ему улыбнуться. Странное желание. В корне неправильное. Глупое. И настолько сильное, что я заставила себя зажмуриться, лишь бы не повиноваться ему. Только дурак не знает, что улыбка — первый шаг к дружбе. Для меня же любая привязанность была под запретом, как сахар для диабетика.

Меня спас звонок. Адской трелью он насквозь пронзил кабинет, а заодно и мысли мои непутевые очистил от всего лишнего. Улыбаться парням — против правил. Пункт номер семь в моем «черном списке» еще никто не отменял! Облизнув губы, я расправила плечи и распахнула глаза. Если я хотела сохранить свое сердце, то просто обязана была заморозить душу.

— Так, куда это вы все засобирались? — ничуть не тише звонка пробасил Владимир Геннадьевич. — Я разве сказал, что урок окончен?

— Уроки уроками, — вальяжно развалившись на стуле, как в кресле директора, возразил темноволосый парень с лицом ангела и взглядом самого́ черта. — А обед по расписанию. Да вы, Владимир Геннадьевич, не переживайте, — он просканировал меня нахальным взором, от которого по коже пробежали мурашки. — Мы всё поняли: новенькую будем любить и лелеять, все ей покажем, все расскажем. А теперь можно в столовую?

— Леший дело говорит, Владимир Геннадьевич, — жалобно простонал за моей спиной очередной одноклассник. Невысокий, коренастый, он что-то писал на доске, в тот момент когда мы зашли в класс, а теперь, спрятав руки за спиной, неловко топтался на месте. — Ща пятиклашки набегут — все сметут. А нам потом голодай до вечера!

— Тебе бы только пожрать, Смирнов, — поджав аккуратные губки, ехидно прошипела миловидная брюнетка с волосами до плеч и королевской осанкой. Девица сидела за одной партой с моим рыжим спасителем и, казалось, совершенно не умела обращаться с пуговицами, ибо ее кофейного цвета блузка была расстегнута чуть ли не до пупка. Впрочем, ее соседа это нимало не отвлекало. Подняв с пола карандаш, Рыжий принялся что-то усердно чиркать в тетради. Вот уж кому было совершенно не до еды!

— Ну прости, Настен, я на одном яблочке, как ты, долго не протяну, — заскулил в ответ оголодавший у доски Смирнов, но его нытье утонуло в гуле голосов и чужих перешептываний.

— Тихо! — прогремел, наверно, на всю школу Владимир Геннадьевич.

— Звонок для учителя! — строгим голосом напомнила о себе пожилая дама в сером пиджаке и вигвамом из седых волос на голове — наверно, учительница математики. Старушка сидела за своим столом и, забавно хмурясь, монотонно постукивала авторучкой по клавиатуре.

— Вот именно, ребят! — с важным видом поддержал ее Добрынин. — К одиннадцатому классу пора бы уже и запомнить! Анна Эдуардовна, — обратился он к нашей классной, убедившись, что в кабинете снова воцарилась тишина, — мы вас слушаем.

— Одиннадцатый «А»! Я похищу у вас всего пару драгоценных минут. Итак, первое и очень важное объявление: Генриетта Михайловна заболела, а потому урока истории сегодня не будет.

Новость явно пришлась по душе. Класс опять взорвался возгласами, правда, на сей раз весьма довольными. Но главное — все вмиг позабыли про меня. И пусть я все еще стояла по центру класса, интерес к моей персоне резко сошел на нет. Зато я теперь могла, не стесняясь, изучать своих новых одноклассников.