В период, когда в своем письме Джон возмутился переуплотнением тюрем, в них насчитывалось около 43 000 заключенных. Сегодня их почти вдвое больше, и, невзирая на постройку новых зданий, проблема остается.

Я разыскал адрес Джона, написал ему о своих сомнениях относительно поступления на работу в пенитенциарную службу, и он любезно согласился встретиться за ланчем. Джон был мил и приветлив, а суть совета заключалась в том, что я должен самостоятельно выбирать жизненный путь и принимать решения, наиболее соответствующие моим ценностям и устремлениям. Возвращаясь поездом в Кембридж, я наивно и самоуверенно решил, что действительно способен продолжить его дело и совершить в этом плане больше, чем удалось ему. Тем не менее совет Джона не утрачивает актуальности, в наши дни сам я рекомендую то же многим молодым людям, выбирающим профессиональную стезю. Некоторые сомнения все же испытывал, но наивность и самоуверенность подкрепляло не менее выраженное желание попробовать принести пользу людям, находящимся на самых дальних задворках общества. После длительных раздумий я решился. И считаные месяцы спустя перешел от абстрактных научных изысканий к решению реальных общественно‑политических проблем, оказавшись лицом к лицу с самыми настоящими живыми людьми, которых напрямую затрагивали мои решения.

Скажем прямо, очень немногое из того, чему меня учили в университете, пригодилось на новой работе. Даже сейчас не перестаю удивляться тому, что получение докторской степени в области истории и философии могло привести меня к работе с наиболее опасными людьми нашей страны. Как бы то ни было, в следующие несколько лет вера в исправление и в то, что любой человек способен измениться к лучшему, основательно поколебалась.

Ни Эрика, ни других работников, ни даже заключенных никак не волновали занимавшие меня серьезные философские вопросы. Для них я всего лишь очередной «пиджак» – тюремный начальник из тех, кто носит гражданскую одежду, а не форму. С их точки зрения, пиджаки по большей части путались под ногами и должны уяснить, кто реально руководит тюрьмой.

А кто же реально руководил?

Ну, есть такая Ассоциация тюремных служащих (РОА), и не дай вам бог лишиться ее поддержки. В этой организации, созданной еще до Первой мировой войны, состоит весь рядовой и руководящий персонал, благодаря чему она способна контролировать тюремную жизнь самыми разнообразными способами. Прежде всего, может пригрозить «вывести за ворота» всех членов сообщества и оставить начальство с горсткой сотрудников или вообще без них – то есть лишить возможности выполнять самые элементарные обязанности. Далее, они контролируют разнарядки, в которых определяется количество персонала, необходимое в данный период суток. Ради собственного спокойствия начальство обычно закрывает глаза на то, что в действительности штат сотрудников всегда недоукомплектован, а это означает необходимость сверхурочной работы и, соответственно, дополнительной оплаты труда. Сотрудники привыкают к тому, что есть возможность оплачивать дома, машины и поездки в отпуск, а новому директору приходится быстро усваивать: вмешиваться в составление разнарядок или подвергать сомнению суммы оплаты сверхурочных ни в коем случае нельзя. Сами руководители получали фиксированные оклады и, разумеется, не работали сверхурочно.

В 1960‑х POA начала значительно активнее высказываться относительно системы наказаний в целом и выступать за ужесточение режима содержания под стражей. Это не слишком понравилось большинству директоров тюрем. По своему происхождению и образованию они, как правило, сильно отличались от большинства служащих и в основном придерживались более либеральных взглядов на организацию работы исправительных учреждений. Кроме того, их часто переводили из одной тюрьмы в другую в связи с повышением по службе или в порядке подготовки к нему. Получение вотума недоверия от РОА отнюдь не способствовало бы карьерному росту, поэтому налицо постоянная подковерная борьба между ассоциацией и управленческим звеном. В этой борьбе РОА обычно одерживала верх. Одним из показателей силы была моя форма одежды. Мне разрешили носить собственный костюм только спустя пару месяцев пребывания в должности. До этого я щеголял в плохо пригнанной форменной одежде тюремного служащего, чтобы «приобщиться к реальной службе» – так договорились между собой РОА и пенитенциарная система. Мог бы проходить в форме и дольше, не будь там кадрового дефицита.