– Хочешь, – крикнул он Курду, – проведём Сделку? Я докажу право здесь находиться, и тогда ты мне поможешь. Со мной и маг есть, он вычертит знаки.

Сделка – магический поединок, свидетели его – земля, небо, солнце и цепь элементов-условий. Одна из немногих вещей, которые мама объяснила когда-то подробно, и в зрачках её вспыхивало священное пламя. «Даже без знаков все твои битвы будут такими», – вот что она обещала.

Но от Сделки Курд отказался, не знал её смысла и правил, сощурился подозрительно: ещё заколдуешь меня, чужак, нет, сразимся без знаков, колдун твой пусть спрячет руки. Эта предосторожность ему не помогла. Меч поймал искру подземного солнца, расколол цепь, и Курд признал Анкарата.

Тогда Анкарат рассказал, откуда он и как здесь оказался. Что на самом деле происходит в кварталах, что все они не просто отверженные, а пленники, и не видят настоящего мира. Пусть и помнил, что всё это только для новых путей воровской сети Кшетани, казалось – чем больше людей узнает, тем горячее, ближе сияет подземное солнце.

Вскоре Кшетани показал карту, на которой были отмечены известные ему ходы: заброшенные и замурованные, пока не обнаруженные и возможные – там, где чары истончились.

– Так легко находите эти ходы, словно у вас нюх на них, как у крыс, – буркнул Анкарат.

Кшетани расхохотался, а Цирд выругался, зыркнул зло – но промолчал. Для их дела Анкарат стал незаменим. Чары перед ним отступали, слабели, а Гриз наловчился распутывать их: ловил нить старого заклинания, тянул и рушил плетение. Магические границы стали зыбки, как надорванная паутина. Анкарат легко находил союзников, ему везло. Скоро убежище стало тесным, Кшетани всё чаще болтал о том, чтобы выкупить дом целиком.

И так-то задачи их были простые: держать связь между кварталами, отвлекать Стражу, охранять товары от тех банд, что не хотели делиться властью. Но даже простые задачи требовали всё больше времени, и дома всё стало сложно. Магия Килча пронизывала воздух острей и тревожней. С самим Килчем Анкарат старался сталкиваться пореже. Иначе точно придётся… что? Врать? Или рассказать о том, что увидел с портового рычага, о чёрных сотах, об огненной клети до самых кварталов? Может, так было бы лучше. Может, услышав об этом, Килч и сам увидел бы, как всё это несправедливо, что их жизнь – только какой-то обломок жизни, может, даже помог бы, рассказал бы настоящую правду о прошлом.

Или нет. Или вздохнул бы:

– Нечему удивляться. Так уж сложилось.

Анкарат не знал, что тогда сделает, что ответит.

А ещё ему было стыдно. Стыдно за грязную, дурную работу. Килч даже ту судьбу, что хотела для Анкарата мама, не считал такой уж блистательной и завидной. Мечтал, чтобы Анкарат вырос человеком достойным, научился слышать металлы, различать течение магических нитей, сплетать из них элементы. Килч хотел, чтобы Анкарат вырос кем-то похожим на него самого: тем, кто даже в квартале отверженных держится любимого дела, творит магию, чувствует ток жизни. Килч до сих пор не смирился, что такая судьба не нужна Анкарату, а если узнает, чем занят теперь, – это разобьёт Килчу сердце, окончательно разочарует.

Потому за его поручения всё чаще брался Гриз. Анкарат же вставал как можно раньше, наспех завтракал сухим хлебом с орехами, запивал длинным глотком шельфа, убегал в город и возвращался затемно.

Маме это не нравилось. Она чаще появлялась в саду, бродила по комнатам, словно бы потерявшись. Но стоило подойти – жалила взглядом, спешила скрыться. Вернувшись однажды, Анкарат застал её сидящей на ступенях лестницы, меж ритуальных чаш. Огонь в чашах дрожал, метался. Подземное солнце сверкнуло, почудилось вдруг: истончившиеся чары вокруг квартала и стены дома сделали хрупкими. Морской ветер треплет огонь, грохот чужих мастерских, выклики чужих людей – всё стеснилось, приблизилось, из-за всего этого маме тревожно и зябко.