– Ты так хотел учиться, но старался будто бы только вначале. Пора выбрать, что для тебя важнее.

Жестокие слова, но правдивые. Гриз, так отчаянно желавший магии, говоривший про единственный шанс, учился совсем не столь прилежно, как можно было ожидать от такого серьёзного парня. Никаких новых умений у него не появилось, новые знаки давались медленно и трудно. Гриз уверял, что обострились его чувства, – и Анкарат вроде бы не сомневался, но странный холодный след мелькал перед глазами – бледное лицо Гриза в дрожащем свете пещер.

Однажды, проходя мимо маминой комнаты, Анкарат услышал:

– Учу его от безысходности. – Дверь была не заперта, длинная тень Килча и его шелестящий, усталый голос тянулись к порогу. – Больше некому отдать свои знания, всё погибнет… пожалуйста, разреши.

– У Анкарата другая судьба. – Мама отчеканила его имя так резко и зло, что Анкарат отшатнулся – так даже плохой свет её глаз не заставлял его отшатнуться, даже в детстве, когда из-за плохого света мама могла ударить Анкарата или швырнуть в него плошкой с неостывшими углями.

В эти дни плохой свет почти не появлялся. Анкарат придумал, как передавать маме драгоценности контрабандистов. Прятал их в её комнате и в саду, оставлял возле мёртвой чаши фонтана и на заросшей крыше. Мама всегда находила их и всегда радовалась, все они казались ей подарками из прежней, покинутой жизни, для каждой побрякушки находилась история – иногда она рассказывала эти истории за ужином. На этом браслете, смотрите, листья и птицы из Сада-на-Взморье, а эти сверкающие кольца из Горького Прибоя, а этот жемчуг, кажется, с другого берега моря, да, оттуда, смотрите, прозрачный, морская пена. Она говорила и говорила и, возможно, даже угадывала – контрабандисты Кшетани часто делились чем-то взаправду редким. Она говорила, а Килч не сводил с Анкарата пристальных глаз. Словно разглядывал неудавшийся амулет: материал слишком редкий и дорогой, но нет сил и времени, чтобы привести в порядок. Анкарат хотел всё ему объяснить, да только не знал как. Не повторять же то, что объяснил Кшетани.

Гризу то объяснение очень понравилось. Снова и снова он вспоминал об этом, повторял: будущее нас ждёт великое.

– А сам-то не хочешь научиться великой магии во имя великого будущего? – дразнил его Анкарат, но без зла, просто чтобы оборвать череду восторгов. Пока что они ничего не добились, не сделали к цели ни одного настоящего шага. А когда сделают – что случится?

Что случится, если они покинут квартал? Что будет с домом, с мамой, с Килчем?

Наказание, или клятва, или то, какой земля квартала виделась в свете маминых глаз, мешало ей ступить на эту землю, покинуть дом. Можно ли это изменить? Анкарат верил, что можно, но всё-таки, всё-таки…

Но всё-таки обиднее будет не покинуть квартал никогда. Если Кшетани выждет, а потом снова признается, так же легко, в том, что и так всем понятно: беглецу нет пути с проклятой земли, тут ничего не поделаешь. Анкарат знал – как и после первого обмана, все с этим просто смирятся, не заметят, забудут за побрякушки с пещерных троп.

Знал, что он сам не забудет и не простит. И что тогда делать?

Решать не пришлось.

На сей раз Кшетани действительно не обманул.

– Не отставайте, – предупредил Цирд глухо и строго.

Ночная мгла гасила все звуки, голос, шаги – тоже. Цирд был старшим из друзей Кшетани. Рослый, плечистый, лицо перекроено битвами – когда-то он служил в гарнизоне Старшего Дома, после ранения перешёл в городскую Стражу, но что-то там не заладилось. Иногда Цирд во внутреннем дворе убежища показывал Анкарату боевые движения, объяснял, как собирать их в быстрые смертоносные связки, посмеивался, что Анкарат уже взрослый, а своего меча до сих пор нет. Анкарат не злился на эти шутки – да, правда, нет до сих пор, только где взять хороший меч? Выбрать из контрабандного оружия? Нет, это неправильно. Цирд не возражал, понимал как будто – и этим тоже нравился Анкарату.