Меня разбудил телефонный звонок моего мобильного, но я не сразу это понял в три часа ночи. На экране телефона был входящий вызов от мамы.

– Алло, – сонным голосом ответил я, – мам, что-то случилось?

– Дэн, привет, это Олег, ты можешь говорить сейчас?

Сон в секунду отступил.

– Могу.

– Ты за рулем? – уточнил Олег.

– Нет, я в гостинице.

– Это хорошо.

Между нами повисла пауза, он молчал, а я, предчувствуя беду, не хотел ничего спрашивать.

– Тут такое дело, Дэн, – он снова замолчал, – твоя мама в реанимации.

– Она жива?

– Да, – продолжил Олег, – но тебе бы приехать и лучше поскорее.

На этот раз замолчал я.

– Дэн, ты слышишь?

– Да, – тихо ответил я и схватился за голову. – Олег, я на карантине.

– Ты тоже заболел?

– Нет, я просто на изоляции, но я не могу выйти еще шесть дней, – обреченно произнес я, в горле собирался ком из слез, – а потом мне нужно отогнать грузовик обратно в штаты. Это еще два дня.

Слезы катились по моим щекам, их было уже не остановить.

– Дэн, – Олег тяжело вздохнул, – делай, что должен, и приезжай. Все что мы можем сделать, мы сделаем.

– Спасибо, – это все на что у меня хватило воздуха.

Грудь залило раскаленное железо – боль и невыносимая тяжесть. Было невозможно вдохнуть и выдохнуть тоже невозможно. Мне хотелось кричать изо всех сил, но крика не было, был жалкий шепот. Я сел на пол и обхватил колени руками, перекатываясь вперед и назад, думая только об одном: «Пожалуйста, только дождись меня, пожалуйста, только не умирай, пока я здесь. Дай в последний раз почувствовать твое тепло. Я не вынесу объятий с твоим холодным телом».

Но объятий не было, вообще никаких. Мама умерла на следующий день после звонка, через три дня ее похоронили. Еще через четыре я стоял у свежей могилы. Психологи говорят, что степень стресса при миграции равна стрессу при потере близкого человека. Это ложь. Теперь я точно это знал.

Утро неслышно вошло в квартиру Дины. Это был самый обычный день, число которого ты вспоминаешь только на работе, заполняя строку даты в документах. Мама Дины – Анна – сидела за круглым кухонным столом и потягивала кофе из чашки. Она была одета в идеально выглаженную блузку и строгую черную юбку, на которую боялись оседать даже пылинки из воздуха. Папа Дины – Сергей – стоял возле столешницы и намазывал масло на горячий, только что выпрыгнувший из тостера хлеб. Аккуратно разложив кусочки на тарелку, он поставил ее на стол перед женой.

– О Господи, – истерично воскликнула Анна, – что это такое?

– Тосты с маслом, – несмело ответил муж.

– Ты намазал мой безглютеновый хлеб из рисовой муки трансжирами? Ты в своем уме?

– Нет, это просто сливочное масло.

– Да какая разница, это же один сплошной холестерин, – и она манерно отодвинула от себя тарелку. Сергей пожал плечами и подвинул ее к себе.

– Даже не думай, – Анна строго взглянула на мужа, – поставь на место.

– Но я не боюсь холестерина, – возразил он.

– Зато я боюсь.

– Да ты не бойся, вряд ли он передается воздушно-капельным путем или половым, – и Сергей заигрывающе подмигнул жене.

– Вы посмотрите на него. Весело ему. Дочь непонятно где шлялась девять месяцев, спасибо, что в подоле не принесла. Все нормальные дети поступили в университет и учатся, а наша придумала, что она звезда. И сейчас вместо того, чтобы к экзаменам готовиться – неизвестно чем занимается и где ночами пропадает. А ему весело. Ты хоть знаешь, где твоя дочь?

– У себя в комнате, – уверенно ответил Сергей.

– А вот когда мы ложились спать, ее там не было, значит, она пришла ночью! – Анна произнесла слово «ночь» с такой интонацией, словно оно было синонимом слову “позор”. – Ну и где она была?