— Вы руки вверх поднимите. Диафрагма расширится и дышать станет легче, — первую помощь оказать я не могу, но хоть так… хотя это больше похоже на издевательство.

Виктор пытается попить, чтобы остановить кашель. Жидкая лава, что плещется стакане, мало для этого подходит, но он всё равно допивает до последней капли. Когда его дыхание, наконец, выравнивается, он начинает перекатывать камушки на дне стакана. Они с приятным звоном бьются о хрустальные стенки, сопровождая наше молчание.

Сидим. Смотрим. Знакомимся? Я — точно. Кажется, впервые вот так его могу поразглядывать. Пока он не орёт или предлагает невероятные по своей глупости сделки. Просто перекладывает стакан из одной руки в другую, длинными пальцами обнимая стекло. Сегодня Виктор закатал рукава рубашки до локтя, и мой взгляд самовольно утекает по рекам вен, к предплечьям, где под кожей перекатываются стальные мышцы. И снова возвращается к пальцам, когда Виктор зарывается ими в волосы.

Он никак не может решиться ответить, борется сам с собой, а я не тороплю. Спросила, нравлюсь ли ему, исключительно ради провокации. А сама смогла бы ответить на этот вопрос? Если бы наше знакомство началось не с боли и ругани, а с его искренне-зеленых глаз? Пытаюсь разглядеть в темноте его кабинета все оттенки зелёного, которые запомнились после первой встречи, но света и качества видео хватает только на чёрные точки, которые становятся немного темнее, каждый раз, когда я обнимаю губами трубочку, чтобы попить.

— Нравитесь, — произносит на выдохе, легонько кивая.
— Тогда почему так хотите избавиться от меня?
— Я не… - неопределённый взмах в воздухе рукой со стаканом.
— Если “не”, то зачем морочите голову, вместо того, чтобы просто сказать в чём смысл пяти минут? — не даю ему договорить глупость, иначе может снова сорваться. Уверена, он тот ещё мастер манипуляций, но и я не первый день в детском саду.

Пауза в длинный глоток, опустошающий его стакан.
— Видите ли, Лина, — опускает глаза, почёсывая пальцем бровь, — у меня есть некоторые… проблемы.
Задерживаю дыхание, чтобы не спугнуть.
— Основная из них - доверие. — Поднимает прямой взгляд. Успокоился, но в глазах прибыло грусти. — Я катастрофически не доверяю людям. И вся эта затея, - показывает пальцем на меня и себя, - это идея моего психолога, вид терапии такой - открыться незнакомому человеку, перебороть себя и выдать ключи от своей уязвимости… - подносит к губам стакан, чтобы глотнуть ещё, но тот пуст. Отставляет в сторону с досадой.

Обескураженно ищу, что ответить. Его тараканы только любопытно выглянули из-за угла, показав усы, а уже заметно, что они размером пошли в скромного пони. На первый взгляд, кажется, что Виктор говорит о ерунде, таких заморочек в достатке у каждого человека, но примерив на себя, становится страшно. Без доверия далеко не уехать и вполне можно понять, почему Виктор такой нервный и кусается. Когда ты тащишь всё на себе, отвечаешь за всех, легко сойти с ума.

— Раз уж мы вскрыли карты, может, расскажете, что там с линейкой было? — переворачиваю часы, чтобы показать, что согласна на его авантюру и готова помочь. Наши пять минут начались!
— Это была не линейка, а шоколад, - Виктор морщится от воспоминания. - Я соврал. Простите.
— И как шоколадка?
— О, она была превосходна, но я так перепсиховал, пока пытался её украсть, а потом ещё и стыдом накрыло. Не смог откусить ни кусочка, адски тошнило. Тупо выбросил.
— Понимаю, — говорю, и Виктор удивлённо отрывает глаза от стола, куда спрятал взгляд. Ему до сих пор стыдно. — Я не воровала, нет. Но моя школьная учительница до сих пор уверена в обратном. Одноклассница спрятала ворованные серёжки ко мне в рюкзак, и когда попросили добровольно сдать бижутерию, указала на меня. Так что я прекрасно понимаю это жуткое чувство стыда, когда лицо горит, руки дрожат, зверски тошнит и поделать с этим ничего не можешь, ведь тебя отчитывают перед всем классом.