Лена старше меня всего на год, но, кажется, что лет на десять. Раньше она тоже была «своей», но теперь выросла и уже второй сезон ездит в лагерь как помощница вожатой. Сейчас Лена скорее на одной волне с Ариадной, которой целых двадцать шесть. Она вместе с другими молодыми вожатыми – Робертом, девятнадцатилетним племянником Ариадны, двадцатилетними Мариной и Кристиной – составляют отдельную тусовку. «Свои», хоть и зовут их просто по имени, опуская отчества, но запанибрата общаться себе не позволяют. Между нами уже дистанция.

Федя, прикрыв глаза, покачивается в такт музыке, гремящей у неё в наушниках. Пшенично-русые волосы моей подруги украшены четырьмя косичками-ра́стами2, по две с обеих сторон. На одной из косичек болтается крошечный колокольчик, поэтому любое движение головы вызывает тоненький тихий звон, словно из сказки. Я наклоняю голову и в который раз любуюсь её волосами: на солнце они отливают платиновым золотом! Мои были такими же ещё четыре года назад, но потом вдруг начали темнеть. Я очень огорчилась, когда заметила это. Почему-то мне тогда хотелось быть блондинкой и именно натуральной. Теперь мои волосы приобрели цвет молочного шоколада, и их даже темно-русыми не назовешь. Но я привыкла и полюбила свой новый цвет, когда обнаружила, что он прекрасно подчеркивает глубину моих сине-голубых глаз. А Федька хочет покраситься в рыжий и спрятать свои асфальтово-серые радужки за зелёными линзами!

От размышлений о прекрасном меня отрывает вопрос Александры Викторовны:

– Анастасия, что ты планируешь сегодня делать?

Федина мама, даже обращаясь к собственным дочерям, предпочитает полные имена. Но именно в её устах это не отдает официальностью, и мне такое обращение нравится. В свя́тцах3 встречается много старинных красивых имён, но в сокращении они звучат так, что и произносить их не хочется. Кто-то называет сокращения уменьшительно-ласкательными. Но приласкать Георгия Жорой, а Владимира – Вовой мне бы и в голову никогда не пришло. Так ведь и обидеть можно: какой ты Георгий, Жора ты и всё!

– Пока не знаю… – отвечаю я. – Но совершенно точно не уеду, пока не встречу Ариадну! Сколько бы ни тащился этот поезд! – я сердито смотрю в сторону громкоговорителя, откуда доносится гнусавый голос:

– Поезд номер двадцать семь опаздывает на тридцать минут…

За то время, что мы сидим, это объявление звучит уже второй раз. Ариадна – учитель русского и литературы – живёт от нас в пятнадцати часах езды. В течение учебного года мы видимся с ней только дважды – на Рождество и на Пасху. Или один, если на Пасху её не отпускают из школы. Поэтому наше сегодняшнее оживление вполне понятно – последний раз мы встречались в начале апреля.

– Но на всенощную-то вечером пойдёшь? – спрашивает снова Федина мама.

– Конечно! – восклицаю я. – Завтра же Родительская!..

Да, завтра Троицкая Родительская суббота, а послезавтра – сама Троица, светлая, зелёная, радостная и одновременно немного грустная: жаль, что подходят к концу пасхальные дни.

Нужно сказать, что в отличие от тех моих друзей, кого привели в храм в детстве родители, я пришла туда самостоятельно, хотя и несколько позже, чем они. Так уж сложилось. Мама считает себя верующей, но в церкви бывает не часто. А я с десяти лет сама начала ходить на каждую воскресную службу – благо, храм располагался возле моей школы. Бабушка и мама только диву дались – никто меня к вере не принуждал, на службы не тянул, а на-ка, поди!

– Ладно, – хлопает в ладоши Александра Викторовна. – Давайте не будем сидеть без дела и посмотрим программу будущего лагеря, – с этими словами она достает из сумки толстую папку с распечатанными листами. – Вот примерно то, чем мы можем заняться…