–Сейчас лучшее время вернуться домой, – заметила она, кладя руку на его. – Или ещё лучше отправиться в долгое путешествие туда, где нас никто не свяжет со всей этой разрухой и смертью. Если честно, у меня не страх, а тягостное предчувствие. По ночам мне снится огромная чёрная волна, которая поднимается на горизонте, движется к нам и поглощает нас.

–Это потому, что ты пересматриваешь по телевизору сцены цунами в Суматре.

–Ты никогда ничего не воспринимаешь всерьёз? – возмутилась девушка.

–Это, дорогая, хотя так и не кажется, я воспринимаю очень серьёзно.

И это была правда.

Из-за особенностей своей работы и участия в почти забытой операции «Буря в пустыне», Грегори Грегорян был свидетелем крайне тяжёлых сцен. Худшей из них он считал умышленный поджог школы, в результате которого погибли четырнадцать детей. Их обгоревшие тела были совершенно неузнаваемы. Он до сих пор содрогался, вспоминая то чувство ярости, ненависти и беспомощности, которое охватило его, когда он пытался выяснить, как произошёл взрыв, ошибочно приписанный утечке газа. При этом он вынужден был терпеть отвратительный запах горелой плоти, а в его ушах звенели крики и рыдания обезумевших матерей.

Когда его отец предложил ему выбрать ту же профессию, он ни словом не обмолвился о том, что неизбежно придётся быть свидетелем столь ужасающих событий. И хотя с годами Грегори научился дистанцироваться от боли и смерти, он всегда считал, что та броня, которой он себя оберегал, никогда не была достаточно прочной.

Разбитые автомобили с изуродованными телами внутри, разрушенные здания, разлагающиеся трупы, которые будто бы умоляли не отправлять их в могилу, не наказав убийц, – всё это стало его повседневной реальностью. Однако, несмотря на это, он никогда не считал себя достаточно сильным.

А теперь, ко всему прочему, он столкнулся не с привычной рутиной свершившихся фактов, а с тревожной неизвестностью: что-то ужасное и неожиданное вот-вот должно было произойти. Но что?

ТУРКИ ЭМБАРЕК смог уничтожить только пятерых американских солдат и одного английского сержанта.

Им так и не удалось доказать, что он стрелял в кого-то, но в его машине нашли оружие, и его подвергли пыткам, превратив в нечто вроде овоща, едва способного выговаривать слова.

Однажды утром его нашли мертвым в камере, а через два дня его тело обнаружили на свалке.

У Салки не осталось слез, чтобы оплакать его.

У нее не осталось и боли.

Единственное, что у нее осталось, – это удушающая одиночество дома без голосов и окна, через которое она часами наблюдала за передвижениями тех, кого вознамерилась убить.

Запертые в своих танках или защищенные кучами мешков с песком, морские пехотинцы обливали себя потом в постоянном напряжении, осознавая, что в любой момент пуля может настигнуть их в лоб, заминированный автомобиль взорваться в десяти метрах, или же террорист-смертник приблизиться с поясом взрывчатки, скрытым под одеждой.

Большинство морпехов были совсем юными парнями, среди которых преобладали чернокожие и латиноамериканцы. Но в глазах у всех читались страх и растерянность, потому что, как и иракцы, они задавались вопросом: «Почему мы должны умирать?»

Трижды они неожиданно вторгались в дом, обыскивая его от подвала до чердака в поисках оружия. Но стало очевидно, что делали это скорее по привычке или чтобы оставаться занятыми, а не из подозрений, что с этого места их могли атаковать.

Их удивило, что Салка жила одна, да еще и говорила на идеальном английском, что казалось совершенно нехарактерным для местной жительницы.

– Откуда это у тебя?