– Как ты посмел, щенок!? Да знаешь ли ты, что за такое отрубают руку на месте?

Я выхватил меч. Справедливости ради сказать, я намеревался только припугнуть его. Но обнаружил, что вокруг нас уже собралась толпа. Народ улюлюкал и присвистывал в предвкушении зрелища. Мальчик упал на колени, уткнувшись головой в пыльную утоптанную землю. Он даже не пытался плакать и молить о пощаде. Толпа одобрительно гудела, кто-то в задних рядах уже дрался за место поближе к экзекуции. Никто не сомневался в справедливости наказания. Пусть будет неповадно для других. Я поднял его за руку: лицо маленького воришки было бледным, как облик смерти, которую он ожидал и в чьем приходе не сомневался. Народ замер.

– Кто твои родители?

В полном оцепенении, мальчишка, по-видимому, не сразу понял, о чем я его спрашиваю.

– Ты что, немой?

Тот покачал головой и зашептал пересохшими губами:

– Я… У… У меня… Я сирота, сэр…

– Откуда ты?

– Из графства Эно, сэр.

– Ты понимаешь, что тебя поймали с поличным, и ты заслуживаешь наказания?

– Да, сэр… – тихо прошептал воришка.

Вокруг захлопали в ладоши, словно на выступлении бродячего цирка. Толпа выжидала. А я держал в руке меч и смотрел на этого несчастного, еще не успевшего и пожить толком, оборванца. Мне пошел девятнадцатый год, я зрелый мужчина. На войне убивал врагов легко, с радостью, не боясь смерти и делая это во славу короля. Но в этот момент мне было трудно взять и сделать калекой мальчишку, еще совсем ребенка… Если еще выживет после этого, конечно. Красть он уже не сможет… Помрет где-нибудь на улице от голода или его раздерут на части и съедят бродячие городские собаки. А может, и не только собаки…

Я вложил меч обратно в ножны и, крепко прихватив мальчишку, поволок за собой через площадь, в тихий узкий переулок. Толпа позади заворчала и разочарованно стала расходиться. Там я поставил его рядом, крепко держа за плечи.

– Как тебя зовут?

– Жак…

– Скажи мне, Жак. Ты хочешь всю жизнь быть вором и закончить свою жизнь на виселице?

Обалдевший подросток посмотрел на меня изумленными глазами и вдруг уронил голову на грудь и заплакал. Обескураженный, я все же быстро пришел в себя и, держа его за шиворот, сказал:

– Послушай… Я окажу тебе большую честь. Большую, чем ты заслуживаешь. Но мне кажется, что твое сердце еще можно изменить в лучшую сторону и посеять в него чистые семена верности и чести. Будешь ли ты мне служить, как своему Господину, сможешь ли быть преданным слугой? Если ты не чувствуешь в своей душе позыва жить честно, лучше скажи сразу, и я просто отпущу тебя. Но если согласишься, а потом предашь меня или обворуешь… Я найду тебя, где бы ты ни спрятался. Найду и сварю в кипятке заживо!

Я изобразил самое свирепое лицо, какое смог.

Жак снова упал на колени, но теперь он обхватил руками мои сапоги.

– Господин! Господин, сжальтесь! Не сомневайтесь! Возьмите меня с собой! Я много не съем, я быстро бегаю. Я шустрый. Вот увидите!

– Тогда идем, – снисходительно произнес я. – Идем в церковь. Хотя нет…

Мы остановились, и я вынул из-под кольчуги и нижней рубахи нательный крест с привязанным к нему маленьким мешочком.

– Это часть мощей Святого Иоанна. Клянись! Целуй крест! Если преступишь клятву, Небеса покарают тебя. Будешь гореть в Геенне Огненной!

– Клянусь, сэр! Клянусь…

И вот теперь этот грязный и худой оборвыш бежит за моей лошадью, шлепая босыми ногами по лужам. А я думаю, не прогадал ли? Если мальчишку отмыть, откормить и одеть во что-нибудь чистое, он будет выглядеть намного лучше. Что тут сказать, для меня это тоже большая удача. Я впервые обзавелся личным слугой. Но поблажек ему не дам. Пусть не возникнет ни тени сомнения, что я совсем не умею с ними обращаться.