«Попробуй только заговорить об отцовских правах, — мысленно кричу я. – И я посоветую тебе место, в которое можно эти права засунуть!»

— Просто интересно. Я его знаю? – вопрос Алана выбивает меня из колеи. – От Дениса? По описанию похож… или Слава? Ян?

Дикое облегчение смешивается во мне с жгучей, как кайенский перец, яростью. Себя Алан в этом «списке отцов» не назвал. Кого попало перечислил, а себя – нет. Может, память отшибло?

— Алиса – дочь Кости, — терпеливо повторяю я. – Внешностью она пошла в мою маму – я показывала тебе ее фотографии. От меня в дочери лишь глаза, от Кости тоже немногое. И я искренне не понимаю, почему ты считаешь, что я спала со всеми подряд.

Стараюсь расцепить капкан рук Алана, чтобы вырваться. В эту минуту я искренне его ненавижу – люто, как злейшего врага. Так ненавижу, что все слова в горле застревают. Если бы в эту минуту в комнату ворвался убийца, и в упор выстрелил бы в Алана – я бы смеялась от радости, что он умер…

… а потом мое сердце бы остановилось от невыносимого горя.

— Ладно, давай не будем об этом. Сейчас я прошу всего лишь поцелуй.

Алан сжимает мою талию одной рукой – не вырваться из этой хватки – а другой придерживает меня за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза. И на его губы – такие знакомые мне. Я до сих пор помню, какое удовольствие доставляли мне его губы – на моих губах, на теле. Сто жизней проживу – не смогу забыть.

— Иди к черту! – не успокаиваюсь я. – И тебе, и мужу я верна была.

— Разве? – приподнимает он бровь. – Арина, я прекрасно знаю, что ты неплохо проводила время, пока я в армии был. И потом – когда в командировки уезжал. Хватит уже врать! Можешь не отвечать – плевать уже, но не лги.

Можешь не отвечать… как же! Хочу крикнуть, что это гнусная ложь! Что верна была – знает ведь, что первым у меня был. И ему верна была, и предателю-Косте, которому могла изменять с чистой совестью после его художеств.

Алан всегда ревновал – болезненно, дико. Подозревал меня в изменах, смотреть спокойно не мог на мужчин рядом со мной. Это было обидно и в какой-то мере сладко – ревность льстила. Его ко мне любовь доказывала, как я думала.

Но… Алан сделал мне больно своими домыслами. Пусть тоже получит – уязвленная гордость ранит не меньше горькой любви. И за прошлые обиды пусть тоже ответит!

— Ты прав, — зло улыбаюсь ему в лицо. – Раскусил меня! Мне было скучно, кровь кипела, вот я и…

— Замолчи, — шипит Алан побелевшими губами.

Гляжу победно, не пытаясь скрыть болезненное торжество – задела его за живое! Не мне ведь одной должно быть больно. Это, по меньшей мере, несправедливо.

Алан бледен. Сжимает меня так, что ребра болят. Воздуха не хватает, и в голове мелькает мысль, что из этих тисков не выбраться живой – так и задохнусь, прижатая к телу Алана. Лицо его искажено из-за сказанных мною слов – а мне и радостно, и горько.

Так легко поверил! В неприятную ложь всегда верится легче…

Повинуясь порыву, я притягиваю к себе лицо Алана, и целую...

…добивая и его, и себя.

Губы его обжигают меня. Жалят так, что хочется или отпрянуть, или прижаться сильнее. Замираю, теряясь в выборе, который Алан делает за меня. Стискивает, не позволяя вырваться, и целует – ярко, жестко, с ненавистью даже.

Миг, и я лежу на кровати, а Алан нависает сверху. Глаза его безумны, полны дыма от пожара – смотреть страшно… Не смотреть – невозможно.

И я смотрю. Тону в его взгляде, теряюсь в этом страшном лабиринте. Найти бы знак, как выбраться, чтобы не погибнуть.

— Тебе ведь плевать – с кем, да? – Алан грубо задирает мое платье, оголяя бедра.

А я не мешаю. Мне так хорошо с ним…