– Лотти, давай без фокусов. Ты же знаешь, нам надо домой. И так уже на чай опоздали. Мама мне это с рук не спустит.

– Мне там плохо! – Лотти вырвала ладонь из пальцев Мэри и скрестила руки на груди. На щеках у нее не было и тени румянца. Глаза потускнели, худенькая фигурка, казалось, стала еще более хрупкой.

Мэри отчаянно хотелось сделать что-нибудь – что угодно, – лишь бы их жизнь изменилась. Если бы можно было сбежать за город! Она представляла, что там ждет изобильная пища, теплая трава, на которой можно валяться, деревья, по которым они с сестрой будут лазать, и ласковые лошадки. Мэри мечтала, как они будут сидеть, прижавшись спинами к стволам деревьев, и откусывать огромные куски от яблок, таких красных и блестящих, что можно разглядеть в их кожуре собственное отражение. А вскоре Лотти станет такой же кругленькой, как эти яблочки, и щеки снова зацветут румянцем. За городом они будут счастливы. Может, и впрямь стоит рискнуть – или сбежать к бабушке с дедушкой. Мэри не помнила, где они живут, но не сомневалась, что получится разузнать подробности у мамы. Надо расспросить ее поближе к ночи, когда та выпьет с полбутылки виски, но еще не успеет слишком захмелеть.

Мэри обвила сестру руками и крепко прижала к себе.

– Не волнуйся, я что-нибудь придумаю и вытащу нас отсюда. Сама эту дыру терпеть не могу.

Она никак не могла признаться сестре в том, что ей страшно. Что она не знает, куда им податься и как жить после побега. Здесь скверно, но зато ей известны все улочки и лица в окру́ге и она умеет выживать в этом городе. А если они окажутся в новых местах, сумеет ли она позаботиться о них обеих?

У самой двери сестры остановились и прислушались. Ни единый звук не выдавал маминого настроения. Девочки сбросили обувь в прихожей и на цыпочках прокрались в отсыревшую гостиную. Мама не стала раздвигать шторы, висящие на единственном узком окне, поэтому комната тонула в полумраке. Мать сидела не в своем любимом потертом кресле, а на ящике из-под апельсинов. Это первым делом бросилось Мэри в глаза, ведь мама эти ящики терпеть не могла. Говорила, что от них на ляжках остаются полоски.

Потом девочка заметила двух женщин: одна сидела в мамином кресле, вторая стояла позади мамы. Обе держали облупившиеся кружки с чаем, оттопырив мизинцы. Дамы были элегантно одеты: на той, что сидела, скрестив длинные полные ноги, были черная юбка-карандаш и голубая блузка, вторая носила платье чуть ниже колена, красное в белый горошек. Она посмотрела на Мэри сквозь стекла больших круглых очков.

– Вот вы где. – Мама вскочила и принялась разглаживают юбку, точно хотела убрать все складочки до единой. Щеки у нее порозовели, а от тона у Мэри по спине пробежал холодок: так мама всегда говорила в присутствии важных гостей.

– Прости, мам. Мы не уследили за временем. – Мэри была настороже. Она встала перед Лотти, заслонив ее, и старалась разгадать мамино настроение. Мама натянуто улыбнулась, давая понять, что в присутствии гостей надо вести себя чинно. Мэри тихо вздохнула.

– Нестрашно. С вами тут хотят познакомиться две дамы. Идите-ка сюда, идите… – Мать поманила дочерей.

Мэри нерешительно двинулась вперед, потянув за собой Лотти. Та жалась к сестре и пряталась у нее за спиной, пока мама не поставила их рядом друг с другом.

– Обе сильные и здоровые, как видите, – отметила мама.

У Мэри голова шла кругом от мыслей. Что бы там ни задумала мама, девочке это не нравилось. Казалось, она породистый ягненок, которого показывают покупателям, прежде чем отвести на бойню.

Мэри скрестила руки на груди.

– А в чем вообще дело?