– Я убила человека. Об этом знают только твой дедушка и Шарлотта; за долгие годы я больше ни одной живой душе не проговорилась. Но больше молчать не могу. То, что я сделала, не дает мне покоя. Я должна сбросить с плеч это страшное бремя. – Бабуля снова прерывисто вздыхает, прижимается к кровати спиной, смотрит в потолок.

Не знаю, что сказать, что сделать. Поэтому просто сижу в молчании, опустив ладонь ей на плечо и подыскивая слова, которые сейчас имели бы хоть какой-то смысл.

На улице раздается вой сирены, и к дверям подкатывает машина скорой помощи. Слышу, как бригада обходит дом. Отпускаю бабулину руку, встаю, последний раз смотрю на ее лицо, обращенное к потолку, и спешу встретить врачей.

Колкий воздух так и норовил просочиться в нос и рот сквозь поношенный влажный шарф, от которого жгло раздраженную кожу. Мэри шмыгнула и поглубже зарылась лицом в промокшую ткань. Она спешила по улице в сторону дома, сжимая в кулаке несколько лишних талонов на сласти, которые ей отдала миссис Уотсэми в благодарность за помощь с покупками. Эта пожилая женщина жила неподалеку и попросила Мэри донести продукты до своего дома и поднять на третий этаж, после чего с широкой улыбкой наградила девочку талонами.

Лишние талоны доставались Мэри нечасто, хоть она и старалась найти какую-нибудь работенку по соседству. Миссис Уотсэми – запомнить ее настоящую фамилию у Мэри не получалась, уж очень сложна, просто язык сломаешь, – уговорила сестер остаться на чай. С заметным акцентом она предложила девочкам кусочек мягкого и сладкого пирога, вроде бы промазанного кремом и медом.

Никогда прежде Мэри не пробовала такой вкуснятины, если не считать ириски, которой она полакомилась у бабули много лет назад, когда гостила у нее. Девочка перекатывала во рту остатки пирога, и сосочки на языке ликовали от сладости, с которой так не хотелось прощаться.

– А что это мы такое сейчас ели? – спросила Лотти. Дыхание у нее сбилось, она торопливо шагала рядом с сестрой, боясь отстать.

– Не знаю, но постараюсь теперь каждый день захаживать к миссис Уотсэми и узнавать, нужна ли ей помощь. Может, нам еще кусочек перепадет – или талоны!

Лотти одобрительно кивнула. Ее светлые кудряшки подпрыгнули.

Мэри посерьезнела.

– Где твоя теплая шапка? Ох, мне мама устроит, если опять заболеешь.

Лотти закашлялась, прикрыв рот ладонью, и вытерла раскрасневшийся нос тыльной стороной руки.

– Наверное, дома. Не знаю. Я ее не нашла.

– Да ты, поди, и не искала. – Мэри с негодованием покачала головой. Мало что так выводило ее из себя, как нелюбовь Лотти к тщательным поискам. Разок посмотрит вокруг – и уже говорит, что найти не может. Разумеется, всякий раз, когда за дело принималась Мэри, нужная вещь отыскивалась мгновенно.

– Нет, искала, честное слово!

– Забудь. У нас сейчас есть забота посерьезнее. Мы ничего не нашли на ужин, даже талоны и те на сласти. Мама будет в гневе.

Лотти притихла и прикусила нижнюю губу.

Мэри сосредоточилась на плане действий. Подходило время чаепития. Мама ждала их дома. До ужина еще несколько часов; можно изловчиться и что-то найти. Мама ненавидела есть хлеб и за чаем, и на ужин. Но с тех пор как ее уволили, другой еды в доме не водилось. Может, удастся что-нибудь выменять на талоны?

Мэри взяла Лотти за холодную ладошку, сжав пальцы покрепче, чтобы ее согреть, и потянула за собой по улице. Вскоре они зашли в кондитерскую «Мэйнардс». Неподалеку от прилавка Мэри сбавила шаг и нервно сглотнула – уж очень пристально на нее смотрел продавец сквозь круглые линзы очков.

– Чем могу помочь? – спросил он.