Маргарет стояла у окна, искала его, и он заметил её, хотя та его не видела. Он шагал на середину дороги, чтобы помахать ей рукой, когда какая-то внезапная слабость заставила его вместо этого взглянуть на поля. Египтянка увидела его и кивнула, поблагодарив за проявленный к ней интерес, но нахмурившись, юноша сосредочил взгляд на небе. В следующий момент он увидел, как она бежит к нему.

– На вершине поля солдаты, – воскликнула она, – Я не могу сбежать таким путём.

– Другого пути нет, – ответил Гэвин.

– Неужели ты не поможешь мне снова? – умоляла она.

Ей не следовало говорить «снова». Гэвин покачал головой, но притянул её ближе к дамбе особняка, потому что его мать всё ещё была в поле зрения.

– Зачем ты это делаешь? – быстро спросила девушка, оглядываясь, не преследуют ли её, – О, понятно, – сказала она, когда её взгляд упал на фигуру у окна.

– Это моя матушка, – сказал Гэвин, хотя ему и не нужно было объяснять, если только он не хотел, чтобы цыганка знала, что он холост.

– Всего лишь матушка?

– Всего лишь?! Позволь заметить, что она может пострадать больше тебя из-за твоей выходки сегодня вечером!

– Как же?

– Если тебя поймают, разве не обнаружится, что я помог тебе сбежать?

– Но ты же сказал, что нет.

– Да, я помог тебе, – признал Гэвин, – О Господи! Что бы сказали в моей общине, если бы узнали, что я позволил тебе выдать себя за… за мою жену?

Он ударил себя по лбу, и египтянка посмела покраснеть.

– Я боюсь обличения не людей, – с горечью сказал Гэвин, – А своей совести. Нет, это не правда. Я боюсь разоблачения, но из-за матери. Посмотри на неё: она счастлива, потому что считает меня добрым и правдивым, на её долю выпали такие испытания, о которых ты и не догадываешься, а теперь, когда мне наконец показалось, что я могу что-то для неё сделать, ты разрушаете её счастье. Её жизнь в твоих руках.

Египтянка повернулась к нему спиной, и одна из её ног сердито топнула по сухой земле. Затем, дитя порыва, как всегда, она бросила на него возмущённый взгляд и быстро пошла по дороге.

– Куда ты? – вскрикнул он.

– Сдаваться. Не беспокойтесь: Ваша совесть будет чиста.

В её голосе не слышалось дрожи, и она говорила, не оглядываясь.

– Стой! – позвал Гэвин, но она не ответила, пока его рука не коснулась её плеча.

– Чего Вам? – спросила она.

– Почему… – легкомысленно прошептал Гэвин, – Почему… почему ты не прячешься в саду особняка? Никто тебя там не будет искать.

Теперь в глазах цыганки были настоящие слёзы.

– Ты хороший человек, – сказала она, – Ты мне нравишься.

– Не говори этого, – в ужасе воскликнул Гэвин, – В саду есть летняя площадка.

Затем он поспешил от неё и, не глядя, последовала ли она его совету, поспешил в особняк. Оказавшись внутри, он взломал дверь.

Около шести Маргарет внезапно села в постели, убеждённая, что спала в ней. Для неё это было суматохой дня: ужасная вещь. В последний раз, когда это случилось, Гэвин, смягченный её страданием, сократил утреннее поклонение до одного предложения, которое она могла бы составить на часах.

Её роль при пробуждении заключалась в том, чтобы просто позвонить в колокольчик и таким образом разбудить Джин, поскольку Маргарет дала Гэвину обещание позавтракать в постели и оставаться там, пока не разожгут камин. Однако, привыкшая всю жизнь вставать рано, она спустила ноги на пол прежде, чем вспомнила свой обет, и тогда оставалось лишь шагнуть к окну, чтобы полюбоваться утром. Для Маргарет, которая редко выходила на улицу, погода не имела большого значения, в то время как для Гэвина она имела большое значение, но она всегда думала об этом в первую очередь, а он совсем не до тех пор, пока ему не пришлось решать, должен ли его спутник быть зонтиком или посохом.