– Нет, у меня достаточно оружия и орудий резни; я хотел бы иметь маленькую фигурку, любой предмет, который можно было бы использовать в качестве пресс-папье, потому что я не выношу эти заурядные бронзовые изделия, которые продаются в канцелярских магазинах, которые неизменно можно увидеть на столе каждого.

Старый гном, роясь среди своих старинных изделий, выставил передо мной несколько старинных бронзовых экспонатов, псевдоантичных, фрагменты малахита, маленьких индуистских и китайских идолов, нефритовых обезьян, воплощений Брахмы и Вишну, удивительно подходящих для цели едва ли божественной – удержания бумаг и писем на месте.

Я колебался между фарфоровым драконом, покрытым созвездиями бородавок, его челюсти были украшены зубами и клыками, и отвратительным маленьким мексиканским фетишем, реалистично изображающим бога Вицлипуцли, когда заметил очаровательную ножку, которую сначала принял за фрагмент какой-то античной Венеры.

У нее был тот красивый желтовато-красноватый оттенок, который придает флорентийской бронзе ее теплый, живой вид, столь предпочтительный по сравнению с зеленоватыми тонами обычной бронзы, которые легко можно было принять за статуи в состоянии разложения; атласный блеск сиял на ее изгибах, отполированных любовными поцелуями двадцати столетий. Это, должно быть, была коринфская бронза, работа самого прекрасного периода, отлитая, возможно, самим Лисиппом.

– Эта нога подойдет, – сказал я торговцу, который посмотрел на меня с ироничным, лукавым выражением лица, когда он протянул мне предмет, который я просил, чтобы я мог рассмотреть его более тщательно.

Я был удивлен его легкостью. Это была не металлическая ступня, а на самом деле ступня из плоти, забальзамированная ступня, ступня мумии; при ближайшем рассмотрении можно было различить зернистость кожи и почти незаметный отпечаток переплетения бинтов. Пальцы были тонкими, изящными, с идеальными ногтями, чистыми и прозрачными, как агат; большой палец, слегка отделенный от остальных, в античной манере приятно контрастировал с положением других пальцев и создавал впечатление свободы и легкости птичьей лапы. Подошва, слегка испещренная почти невидимыми линиями, показывала, что она никогда не касалась земли и не соприкасалась ни с чем, кроме тончайших циновок, сотканных из нильского камыша, и мягчайших ковриков из шкуры пантеры.

– Ха, ха! Вы желаете ногу принцессы Хермонтис, – сказал торговец со странным, издевательским смехом, уставившись на меня своими совиными глазами. – Ха, ха, ха, для пресс-папье! Оригинальная идея! Идея художника! Если бы кто-нибудь сказал старому фараону, что нога его обожаемой дочери будет использоваться в качестве пресс-папье, особенно в то время, когда он вырубал гранитную гору, чтобы поместить в нее тройной гроб, раскрашенный и позолоченный, покрытый иероглифами и прекрасными изображениями суда над душами, это действительно удивило бы его, – продолжал маленький странный торговец вполголоса, как будто разговаривая сам с собой.

– Сколько вы возьмете с меня за этот фрагмент мумии?

– Ах, столько, сколько я смогу получить, потому что это превосходное произведение; если бы у меня был к нему интерес, вы не смогли бы получить его меньше чем за пятьсот франков – дочь фараона! Иначе не могло бы и быть.

– Конечно, такое не часто встретишь, но все же, сколько вы хотите за это? Однако сначала я хочу ознакомить вас с одним фактом, который заключается в том, что мое состояние состоит всего из пяти луидоров. Я куплю все, что стоит пять луидоров, но ничего дороже. Вы можете обыскать карманы моего жилета и самые потайные ящики моего бюро, но, кроме того, вы не найдете ни одной жалкой пятифранковой монеты.