Тем не менее, через несколько мгновений тишина в комнате была нарушена, деревянная обшивка украдкой заскрипела, покрытое золой полено внезапно вспыхнуло голубым пламенем, а поверхности досок казались металлическими глазами, наблюдающими, как и я, за тем, что должно было произойти.

Случайно мой взгляд упал на стол, на который я положил ногу принцессы Хермонтис.

Вместо того чтобы оставаться в состоянии неподвижности, свойственном ноге, которая была забальзамирована в течение четырех тысяч лет, она двигалась взволнованно, подергиваясь, прыгая по бумагам, как испуганная лягушка; можно было подумать, что она соприкасается с гальванической батареей; я отчетливо слышал быстрое постукивание маленькой пятки, твердой, как копыто газели.

Я остался довольно недоволен своей покупкой, потому что мне нравятся неподвижные пресс-папье. Кроме того, мне показалось очень неестественным, что ноги передвигаются без ног, и я начал чувствовать что-то очень похожее на страх.

Внезапно я заметил движение одной из складок моих занавесок и услышал топот, похожий на тот, который издает человек, прыгающий на одной ноге. Должен признаться, что мне становилось то жарко, то холодно. Я чувствовал, как таинственный ветерок обдувает мою спину, и что мои волосы встали дыбом так внезапно, что это заставило мой ночной колпак подскочить на несколько градусов.

Занавески приоткрылись, и я увидел приближающуюся самую странную фигуру из всех возможных.

Это была молодая девушка, такого же кофейного цвета, как танцовщица Амани, и совершенной красоты чистейшего египетского типа. У нее были раскосые миндалевидные глаза с бровями, такими черными, что они казались голубыми; ее нос был точен, почти по-гречески изящен; ее можно было бы принять за коринфскую бронзовую статую, если бы ее выдающиеся скулы и довольно африканская полнота губ не указывали, без сомнения, на иероглифическую расу, которая обитала на берегах Нила.

Ее руки, тонкие, веретенообразные, как у очень юных девушек, были опоясаны каким-то металлическим украшением и браслетами из стеклянных бусин; ее волосы были скручены в маленькие шнурки; на груди висел идол из зеленой пасты с кнутом, сплетенным из семи кнутов, как у Исиды, проводнице душ, на ее лбу сияло золотое украшение, а на медных щеках были видны легкие следы румян.

Что касается ее костюма, то он был очень странным.

Представьте себе пагне, сделанное из узких полосок, испещренных красными и черными иероглифами, утяжеленное битумом и, по-видимому, принадлежащее только что распеленанной мумии.

В одном из тех полетов фантазии, которые обычно случаются во сне, я слышал хриплый, грубый голос торговца безделушками, монотонно повторявшего фразу, которую он так загадочно повторял в своем магазине.

– Старый фараон будет недоволен. Он очень любил свою дочь, это дорогой для него человек.

Одна странная деталь, которая вряд ли была обнадеживающей, заключалась в том, что у призрака была только одна нога, другая была сломана в лодыжке.

Она подошла к столу, где нога мумии ерзала и металась с удвоенной энергией. Она прислонилась к краю, и я увидел, как ее глаза наполнились жемчужными слезами.

Хотя она ничего не говорила, я полностью понимал ее чувства. Она посмотрела на ногу, потому что это действительно была ее собственная, с выражением кокетливой грусти, что было чрезвычайно очаровательно, но нога продолжала прыгать и бегать, как будто ее приводили в движение стальные пружины.

Два или три раза она протягивала руку, чтобы схватить ее, но безуспешно.

Затем между принцессой Хермонтис и ее ногой, которая, казалось, была наделена собственной индивидуальностью, начался очень причудливый диалог на древнем коптском языке, на котором, возможно, говорили тридцать веков назад среди сфинксов Земли Сир; к счастью, в ту ночь я прекрасно понимал коптский.