Во-вторых, им втроём было очень легко договориться идти гулять, и, когда Люська вредничала и не хотела идти за мной, они уходили одни, потому что втроём всегда можно придумать, во что поиграть.

В-третьих, у них в доме был настоящий чердак, на котором пахло сеном, и свет пробивался через маленькое оконце под самой крышей.

Ну и, наконец, в-четвёртых, как только Люська по секрету рассказала мне, что ей ужасно нравится Пашка, и она немножечко влюбилась, как я сразу почувствовала, что он тоже мне ужасно нравится и я тоже чуточку влюблена.

Тем утром подружка прискакала ко мне, едва мы начали завтракать.

– Люся, доброе утро, садись пить чай с нами, – позвала моя бабушка.

– Спасибо, – вежливо согласилась Люська и тут же зашептала мне в ухо: – Пашка с Иркой приехали на целый месяц!

Это было просто потрясающе, потому что у нас в глазах тут же заплясали тысячи планов, как влюбить его в одну из нас, и каждая, конечно, рассчитывала, что он сделает правильный выбор.

После завтрака я задумчиво встала перед зеркалом и даже причесалась. У меня очень красивые глаза, а у Люськи очень красивые волосы. Я лучше всех играю в бадминтон, и Люська тоже лучше всех играет в бадминтон, мы так и не выяснили, кто лучше. Я прочитала кучу книжек, а Люська хорошо рисует. Кажется, шансы примерно равны.

Но у меня было одно секретное оружие – Иринка. Она не очень любила Люську и с удовольствием играла со мной. Уж и не знаю, чем я это заслужила. Играла – это, конечно, громко сказано, в её пятнадцать лет играла она разве что в «казаки-разбойники» и в бадминтон, других развлечений всё равно было немного. Просто Ире нравилось со мной возиться ещё с тех пор, как я была едва ходившим пупсом в широких розовых трусах. Теперь ходила я уже хорошо, а вот плавала – не очень. И Ира брала надо мной шефство и упрашивала маму с папой возить меня с ними на ближайшую речку. Там она учила меня плавать. А потом мы играли в карты, ели бутерброды и болтали с ней и с Пашкой. А Люську в эти поездки никогда не брали, поэтому каждый раз, когда я уезжала с ними, Люська потом со мной два дня не разговаривала. Но я совершенно не виновата, не могу же я заставить Иринку полюбить и Люську тоже.

В общем, у меня доступа к Пашке было даже больше, чем у Люськи. Правда, Пашке исполнилось тринадцать в этом году, а Люське одиннадцать. Он мог подумать, что Люська ему намного ближе по возрасту, чем я. Ну тут я тоже ничего не могла поделать, оставалось надеяться на Пашкино благоразумие.

Перед обедом мы с Люськой встретились ещё раз – надо было спланировать первую атаку. Прямо этим вечером, чего долго ждать. И Люська побежала приглашать Иринку с Пашкой в гости – играть в карты и в монополию. А я сосредоточилась на более важном деле – на диван были выложены платья, юбки, кофты. Вопрос предстояло решить нешуточный – что надеть. Вернулась с огорода бабушка:

– Юля! Что это ты до сих пор бездельничаешь? Кто мне вчера клубнику обещал обработать?

Про клубнику была чистая правда. Вчера, чтобы выпросить подольше погулять с Люськой, я опрометчиво пообещала прополоть и обрезать всю клубнику. И, если не выполнить сейчас обещания, вечер с картами и Пашкой мог для меня накрыться. Поэтому я отозвалась:

– Сейчас, бабулечка, – и запихнула ворох одежды обратно в шкаф.

Прополка клубники мне даже нравилась, сорняки разговорами не отвлекали, можно было подумать и помечтать. А помечтать хотелось, например, о том, как мы с Пашкой идём по улице, он держит меня за руку, а навстречу идёт Люська. И она сразу такая красная становится и ужасно злая. Я бы остановилась и спросила: