– Юлька, – закричала Люська, едва меня увидев, – пошли гулять! Там Пашка с Иркой приехали.

Вот хорошо, всё-таки, Люське, живёт прямо рядом с ними, сразу знает, когда они приезжают.

Я с тоской оглянулась на бабушку.

– Не могу, Люсь, у меня прополка.

– Так ты заканчивай живенько и давай ко мне, а потом в лото играть к ним пойдём, я тебя подожду.

Со стороны Люськи это было очень великодушно. Так что сорняки я дёргала крайне энергично, земля разлеталась во все стороны, а червяки торопливо улепётывали на безопасное расстояние.

– Бабулечка, я всё! – явилась я перед бабушкой и махнула в сторону яблонь.

– Ишь, скорая какая, может, тогда ещё рядок свёклы?

– Завтра, завтра прополю! Я к Люське, она меня ждёт, – я нетерпеливо подпрыгивала на дорожке.

– Ладно, беги, стрекоза. Переоденься только.

Я посмотрела на засыпанные землёй штаны и побежала переодеваться.

Нашла в кармашке свои серёжки-ромбики и попробовала приложить их к ушам, прижала как следует, подержала. Отваливаются. Тогда я послюнявила их и снова приклеила. Держались лучше, но недолго. Через две минуты они снова лежали передо мной. Времени возиться уже совсем не было, Люська могла ведь и не дождаться, и всё-таки уйти одна. Поэтому я поковырялась в коробочке с хозяйственными мелочами и нашла клей «Момент». Папа говорил, что это вещь! Приклеить можно всё, что угодно, и всё держится. Намазала серёжки и на этот раз приложила к мочкам аккуратно, чтобы ровно-ровно получилось. Повертела головой – ничего не отваливалось. Всё, теперь взрослой красавицей можно идти к Пашке.

Люська меня дождалась. Она тоже наклеила серёжки – у неё были голубые капельки, очень красивые. Я сначала даже чуть-чуть расстроилась. Люська тоже взглянула на мои уши как-то недовольно и, видимо, пожалела в тот миг о своей щедрости. Но делать нечего, уши украшены, и пора идти предъявлять их свету.

В лото с нами села играть ещё и бабушка Ирки и Пашки, и она все время выигрывала. Но мне с ней играть ужасно нравилось. Она знала уйму смешных названий чисел, а ещё объявляла их разными голосами: то торжественным, то писклявым, в общем, мы хохотали и проигрывали.

Я заправляла волосы за уши и так и сяк подставляла их Пашке. Но он совершенно не обращал внимания ни на мои ромбы, ни на Люськины капли. Я начинала нервничать и злиться, что никак не могу выиграть, и что Пашка такой болван. Я злилась так, что аж уши горели. Вдруг Ирка спросила:

– Юль, а что это у тебя уши такие красные?

Я пощупала их, и мне показалось, что они даже припухли. Неужели я настолько разозлилась? Подошла к зеркалу. Жуть какая. Мочки были ярко-малиновые. Злиться я тут же перестала и испугалась.

– Что случилось? – Люська подошла и встала рядом.

Посмотрела и заявила вдруг:

– А я знаю. Это у тебя аллергия!

Какая ещё аллергия? Не было у меня никогда аллергии!

– На серёжки эти аллергия, – продолжала Люська. – Тебе нельзя их носить. Там состав специальный, чтобы к ушам липли, вот на него у тебя и аллергия.

– Да какой ещё состав? – накинулась я на Люську. – Состав этот смылся давно, я на клей приклеила!

Тут случилось то, чего я добивалась, Пашка обратил внимание на мои серёжки, подошёл и начал разглядывать мои малиновые уши.

– Правда на клей? А на какой?

– На хороший! На «Момент»!

– Юль, ты дура? – заржал Пашка. Люська тоже захихикала, предательница.

– Иди, отмывай клей быстро, только фиг ты его отмоешь, он так просто не отдирается.

Кожу сильно жгло. Кажется, у меня аллергия на клей! Я попыталась отковырнуть серёжки. Не тут-то было. «Момент» вцепился в мои уши намертво. Я перепугалась и с силой дёрнула злосчастные ромбики. Одна серёжка отлепилась, вторая же продолжала держаться одним краешком, я дёрнула ещё раз и сняла её вместе с лоскутком кожи. Показалась капля крови. Было ужасно больно, но я не заревела. Я обрадовалась, что серёжки всё же отклеились и бабушка не будет меня ругать. Люська стояла рядом белая-пребелая.