Юля покивала: помню. Но в жизни почему-то получалось совсем не радужно. Да, она сидела дома, занималась сыном и бытом, но уж лучше бы трудилась, как все. Ей казалось, что она что-то упускает. Но, может быть, она слишком капризная? Хочет роскоши, совсем необязательной для счастья? Да… и хотелось бы не думать каждый день, чем накормить семью.

Сына Роман Васильевич любил, но был строг и взыскателен. С отцом нельзя было спорить. Капризы Рома не выносил. Нет, он не ругал, он замолкал и отворачивался от сына, показывая полное равнодушие, или смотрел таким тяжёлым взглядом, что малыш пугался и прятался.

Саша воспринимал общение с отцом, как необходимость, которую нельзя проигнорировать. Юля считала, что муж слишком требователен к сыну, не учитывает возраст, характер. Как-то она сказала:

– Ром, ну что ты с ним, как со взрослым, и шпыняешь потом, если он сделать не может. Он же маленький ещё. Вырастет – научится.

– Юленька, ребёнок с детства должен быть приучен к ответственности. Поиграл в машинку – убери сразу. Ну и что, что не доиграл. Раз переключился на другое – значит убирай. Сказали ему слепить снеговика из пластилина – пусть лепит снеговика, а не змей. Не умеет шарик катать – пусть сидит и учится до тех пор, пока не слепит, – наставительно заметил Роман Васильевич.

Юленька сына жалела и старалась возместить любовь, которой, по её мнению, не доставало от отца. Для Саши она была единственным человеком, который никогда не поучал и обнимал, если он капризничал (конечно, не в присутствии Ромы). Саша даже этим пользовался, когда хотел порцию ласки. Он доверял матери страхи, мечты, обиды. А она всегда ободряла его и поддерживала.

– Мам, сегодня давай не пойдём в наш двор гулять. У нас мальчик такой вредный есть, такой задавака. Я с ним поиграть хотел, а он говорит: «Не буду с тобой играть, у тебя машинки фиговые». Мам, разве в машинках дело? Какая разница, какие машинки? Он говорит, что у него коллекционные. Мам, а ты мне такую купишь? Я её спрячу, чтобы папа нас не поругал.

Юля обнимала сына и шептала на ухо:

– Мы обязательно купим тебе самую лучшую машинку. Я обещаю. Я придумаю…

Что она придумает, сыну не говорила, да и сама толком не знала. Но очень хотела изменить их с Сашей жизнь.

Глядя на Рому, ей стало казаться, что он получал удовольствие от постоянных неудач. Он как будто упивался своим неблагополучием, радовался ему и не желал ничего менять.

Юле очень хотелось выпутаться из беспросветной нужды, не считать копейки, покупать сыну красивую одежду и игрушки, водить его в парк аттракционов и кафешки, ездить с ним не только к бабушке, но и в путешествия.

Она забросила гороскопы. Не помогают ей звёзды, не понимает она астрологию. Неужели не будет у неё счастья такого, каким она его видит? Надо что-то придумать, на что-то решиться. Но и Рому обижать не хочется, он же их любит, по-своему, но любит.

Творчество Юля тоже забросила. Даже хороший карандаш и большой лист бумаги считала для себя роскошью. Надо в развитие сына вкладываться, о его интересах думать, а не о своих «хотелках». Тем более, никому не нужны её рисунки, её никто не знает. А говорить о том, чтобы продавать работы – смешно. Покупают у того, кто часто выставляется, вращается в нужных кругах. А она никуда не выходит, ни с кем не общается.

Одну картину удалось пристроить в художественную лавку на продажу. Уже несколько лет она висела там. Каждые полгода хозяин магазинчика сбрасывал цену, объясняя, что держит работу только из симпатии к художнице и любопытства: возьмёт ли картину кто-нибудь, когда цена скатится до нуля.