Постучав в дверь, Агаша прислушалась. Посмотрела в огород и покачала головой: «Не пахано, не сеяно уже много лет». Бурьяном все поросло вокруг приземистого дома. Агаша пошаркала подошвами резиновых сапог о половую тряпку, лежавшую на крыльце у дверей. И снова постучала в дверь, но более настойчиво.

– Это я, Федюша, открывай, моя засонечка…

Последние пять лет живет парусный цыган один. Дети и внуки поразлетелись из родимого дома. Кто к цыганской сухопутной родове прилип, кто, обрусев, живет в Томске, работает на заводе.

В летней цыганской «прихожанке» Агаша села на скамейку у столика с ножками из крестовин, сколоченного когда-то на скорую руку. Она принюхалась: от лежащей у порога сбруи, от седла пахло застарелым дегтем, а от протопленной плиты тянуло кисловатым запахом щей, чеснока.

– Где моя ласточка Агаша летала поутру, с кем и о чем ворковала? – спросил Федор Романович.

– Чирикала и ворковала я нынче с раннего утра. Слетала к Иткару в гостиницу. Говорю это я, толкую ему: Мариана, краса девушка, всю ночь глазоньки не сомкнула опосля того, как ты, Иткар, ушел от нее. Вздыхала, крутилась с боку на бок всю ночь напролет. А под утро с заплаканными глазами поднялась.

– Набуробила Иткару про это аль в самом деле у Марианы душа вещует, ласку и любовь зовет? – расспрашивал старик.

– Кого ж тут, Федюша, буробить-то… В огненном соку девушка кипит. Хоть и слепая, а душа-то зрячая, ночами ласка от мужика нужна. Кровь женская всегда свое затребует…

– Ну-ну, так оно… Что ответил тебе Иткар?

– А он что?.. Лицо раскраснелось, хоть оладьи на щеках пеки, рад-радешенек. По всему видно, жениться хоть сейчас готов. Глаза у него зыркают с блеском, а вот на слова скупой он. Помалкивает про свою любовь к Мариане.

– Ох, душа ты моя Агаша, ласково и красиво про все сказываешь, да только говори про главное: навестит ли Иткар мой цыганский чум?

– Вот-вот подойдет, с минуты на минуту появится…

– И верно скор мужик на ногу! Вон, уже в ограду вошел, – сказал Федор Романович, услышав скрип калитки.

– Я ведь, Федюша, его надоумила разориться на бутылочку коньяка.

Иткар распечатал бутылку. Высыпал из бумажного кулька на стол шоколадные конфеты, купленные специально для Агаши.

– А что, греха не будет, можно и с утра прослезиться грамм на сто! – сказал весело старый цыган и, подмигнув Иткару, поднял рюмку, выпил, крякнул и принялся закусывать частиком из консервной банки. Агаша закусывала конфетами, выжидательно посматривала на Иткара.

Коньяк расхрабрил цыганскую кровь. Глаза у Федора Романовича заблестели, на щеках играл румянец.

Агаша обняла старика за шею правой рукой, а левой осторожно сняла крестик на витой медной цепочке и, поиграв им, подкидывая на ладошке, с намеком сказала:

– Пора, Федюша, погадать на картах про будущую судьбу Иткара.

Старик, делая вид, что и в самом деле собирается погадать, раскинул на столе колоду карт. А потом заглянул в глаза Иткару:

– Дело у меня большущей важности, Иткарушка… Растолкуй, какие это знаки на крестике, что они из себя значат, какой смысл имеют?

– Думаю, что ничего тут сложного и непонятного нет… Тамговое письмо. Обозначено место, где оставлены хлеб, мясо для зимней охоты, – посмотрев внимательно на знаки, сказал Иткар.

– Так-так, – удивленно и растерянно согласился парусный цыган, – запас для охоты. А как, Иткарушка, этот хлебушко с мясом найти? Ведь поболее полувека лежит он в тайге, хлебушко… Иссох на сухарики.

– Найти это место можно в верховье Вас-Югана, в родовом урмане Тунгиров…

И тут неожиданно вмешалась в разговор Агаша, задала вроде простой вопрос: