; венгерский enyém – мой, моя, моё; курдский ímin – мой, моя, моё.

И коль уж мы заговорили о личных местоимениях, то имеет смысл затронуть их вариации от первого лица: целинский мωну – я; финский minä, иранские наречия mən • мән • män; на хинди mai (me) в точности дублирует древнерусское май – имей, умей, моги, и английские my [maı] – я, как и may [meɪ] – мочь, возможно, сомнение; санскритское ahám, сравните с английским I’m [aɪm] = 1 лицо единственного числа настоящего времени изъявительного наклонения глагола be = I am —я существую, я живу, я нахожусь в определенном состоянии, я являюсь; то есть буквально я есмь, а ещё точнее 1-е л. ед. ч. настоящего времени гл. be – am [æm], [əm, m], которое официально, якобы «не переводится», хотя на самом деле по-русски значит и звучит ровно также – ем, емлю, или целиком Аз есмь – я есть = I am [aɪ əm]. Старославянское азъ – я, состоит в прямом арийском родстве с армянским ես • es; прусским as; жемайтским aš; латгальским es, aś, что наводит на мысль об истинном значении русского я – явный, естественный; причём, созвучное английское as [æz], [əz, z] – как, в роуськъм варианте аки (окы, яко), сквозь общеславянское jak – как, выводит нас на македонское јас – я, в качестве самоидентификации, или зеркального отображения истинного Его – в смысле Прародителя, в латинской огласовке ego —я; в шведской – jag; нидерландской – ik; норвежской – jeg; португальской – eu. Сравните венгерское ős – прародитель, с древнескандинавским áss (ǫ́ss, ás) – в германо-скандинавской мифологии высшие боги. Верховным богом и вождём асов был Один. Не потому-ли на фарси числительное один звучит также, как и славянские вариации понятий «как» и «я», а именно – як? Но, поскольку, русское ять идентично глаголу имать по смыслу, и родственно по происхождению, то и в данном случае мы видим абсолютное фоносемантическое соответствие первоначального значения «преЕМственность» союзам в индоевропейских языках, на примере бретонского e-giz – как, и греческого Εγώ, ego – я, а также: кимрского megis – как, гэльского amhail – как, финского miten – как, таджикского мисл – как, и особенно венгерского miután, mint, midőn, mennyire – как, что не может не ассоциироваться с отМЕНной паМЯТью, отпечатывающей события, словно вМЯТинами на МОНете.

Подытожим наш пошаговый метод исследования глагола иметь. Что мы обнаруживаем в одном только ЁМком понятии? С одной стороны – постоянный отзвук в разных, родственных русскому, и не очень, языках, как то: латышский apjoms – объём, литовский apimtis – объём, где чётко просматривается явная приставка ap-, идентичная русской об-, предваряющая оба корня: -jom- и -imt-, «подпевающих» своим русским собратьям им и ём, которые эхом отдаются в северо-германских значениях «объём»: нидерландский omvang, норвежский omfang, шведский omfång (ср. с др.-греч. ἀμφορεύςА́Мфора, от amphi – с обеих сторон, то есть «в обнимку», и phero – несу, то есть «пру»), английский dimension [dɪˊmenʃn] – объём, где dis- это приставка, а -men- корень, в значении meaning [ˈmiːnɪŋ] – имеющий намерение, многозначительный замысел, мысль, то есть, попросту, мнение; с другой стороны – бесчисленное множество ветвей, причём, как в русском, так и иностранных языках, которые приобретают смысл, уже совершенно далёкий от матричного значенияиметь. Другими словами, происходит смещение смысла. При этом, корень остаётся незыблемым, и произношение мало отличается от оригинала, вспомните однокоренную пару: исходный глагол ПО/МЯТЬ – и его производное существительное со смещённым смыслом ПА/МЯТЬ, от изначального действа МНУ – МНЮ. Это явление можно сравнить с разными формами, скоростями и характерами потоков реки в разных её отрезках, где течёт одна и та же вода: приверх, ухвостье, исток, устье, порог, межень, воронка, пойма, взморье, рукав, излучина, лука, яр, урез, старица, дон, стремнина, и тому подобное. Так же и в родственных языках, вышедших из единого истока: какой-то язык остался верен традициям, так сказать «пристал к берегу», и мало чем отличается от архаических форм, а какой-то стремительно умчался вперёд «вниз по течению», изменившись до неузнаваемости. Но это совершенно не значит, что один лучше другого – каждому уготована своя историческая судьба. Плохо лишь то, что когда представители какого-либо этноса, в погоне за сомнительными ценностями, перестают быть носителями своего родного языка, то сознательно или подневольно, они укорачивают свой век, эпоху, историю, по-сути, рубят свои корни, и становятся безродными. Что же касается процессов смещения смыслов в одном, отдельно взятом языке, то здесь появляется вероятность искажения истинных значений слов, которые, в конце концов, приводят к их неминуемому забвению и безвозвратной потере огромного запаса речевой культуры, подобно высохшему речному руслу. Недаром абсолютно разные, на первый взгляд, понятия