Прощальной прозы старика.
«Как Вагнер, презиравший Верди…»
Как Вагнер, презиравший Верди
И верный вещему огню,
В твореньях о любви и смерти
Я выкрутасов не ценю.
Так догорай, моя валгалла,
Предатель бей наверняка,
Хоть всё, что сердце отвергало,
Воздвиглось тоже на века!
«Как вдох, застывший на губах…»
Как вдох, застывший на губах,
И долгий выдох,
Возник и растворился Бах
В окрестных видах.
Беседуя, восходит ввысь,
Бредёт к привольям,
Туда, где облака сошлись
Над тёмным полем.
Вдруг задрожал его орган,
Заныв, загукав,
Как укрощённый ураган
Уставших звуков.
И немота продолжит спор
Во мгле бессилья
С Тем, кто объятия простёр
И отнял крылья.
«Как твой народ могуч и музыкален!..»
Как твой народ могуч и музыкален!
Пойдем туда, где с некоторых пор
В предощущенье будущих развалин
Изобразил валгаллу бутафор.
Своих подруг мужчины в твердых шляпах
По вечерам на оперу везли.
Стучали кружки бражников разлапых,
Со стапелей сходили корабли.
Сталь плавилась, изготовлялся порох.
Широкоплечий пролетариат,
Пленённый вальсом, состоящий в хорах,
Военным маршам оказался рад.
Вдруг бушевал, речами разогретый,
Шагал на революцию в строю
И покупал перронные билеты,
Лелея честь рабочую свою.
«Как лёгкий жемчуг в тесной снизке…»
Как лёгкий жемчуг в тесной снизке,
Мерцали звуки и текли,
И под руками пианистки
Взметались к небу от земли.
То грусть, то буйное веселье,
Сменяясь, горячили кровь,
И рассыпалось ожерелье
И собиралось вновь и вновь.
И в гармоническом сумбуре
Волны, встающей на дыбы,
Клубились будущие бури
Уже нахлынувшей судьбы.
Каста
Седая внучка конокрада
Гадала мне в мой горький миг,
И вот права: одна отрада —
В бумаге белой этих книг.
И с той поры уже не часто
И лишь в дурные времена
Ко мне взывала эта каста,
Ведь всё уплачено сполна.
И годы схлынули, истаяв,
И всё ж с годами не исчез
К забывшей путь от Гималаев
Породе этой интерес.
И ведь не зря они воспеты,
И, убежав на край земли,
Гостили в таборах поэты
И степью за толпой брели.
И я завидую свободе,
И силу чувствую родства,
Когда горят на небосводе
Их золотые божества.
Как напирают эти лица!
Стоит простак, оторопев…
Но чья-нибудь судьба вершится
Под их неистовый припев.
Бозо[5]
К.В.
Вдруг углядела в бытии сожжённом
Орудие колдуньи, и оно
Подложено в жилье молодожёнам.
Так всё сбылось, что было суждено.
Так отомстила бывшая невеста,
И спился муж, всё вкривь пошло и вкось.
Зарытое в укромнейшее место
Спустя десятилетия нашлось.
И нет спасенья от заклятья злого —
Всё новые злосчастия встречай!
Но иногда довольно только слова,
Оброненного мельком, невзначай.
В обсерватории
Куда ни рвёшься духом пленным!
Вот Млечного пути пыльца…
И расцветающим вселенным
Нет объясненья и конца.
Блистательно разнообразным
В столпах нездешнего огня
И утомительным соблазном
Влекущим издали меня.
Так женских платьев переливы,
На миг приковывая взгляд,
Текут, медлительно – ленивы,
И выбор, может быть, сулят.
Зовут – простившись с мелкой скверной,
Нырнуть в алмазную дыру,
И есть в бессмыслице безмерной
Благая весть, что не умру.
«Сильна усталость в этой аватаре…»
Сильна усталость в этой аватаре,
А там вдали трепещут камыши,
Свистят, снуют, жужжат земные твари,
И отдых есть для временной души.
Под этим небом и меня оставьте,
И пусть растает в мириадах лет,
Как память о нездешнем астронавте,
Нелепой жизни выгоревший след.
Но чище карма в этих посещеньях.
Вдруг журавлей увидишь перелёт,
Уснёшь в цветах… Как молвил их священник:
«Степь отпоёт».[6]
Тейярдизм
Наверно, мыслит эта плесень,
И скудный ягель, этот мох,
Олений корм, так чёрств и пресен,
Весь от раздумий пересох.
Всё, все… И даже эти скалы!
Что понял этот крутосклон?
Всех извержений пламень алый
Сознаньем высшим наделён.