– Да, но… – Эстер взяла оторопь.

От клокотавшего возмущения, вызванного особенно жалобой родителей мальчишки, в горле встал комок.

– Как разруливать теперь все будешь? – Редактор выжидающе смотрел на Эстер.

– Я? Но они же… Мамаша эта сама меня тащила к сыну. Поговорите, поговорите, он все расскажет, он не против…

– Но ты-то должна была понимать, что люди в шоке были! Мало ли что наговорить в таком состоянии можно?

Эстер по началу казалось, что Редактор так, больше для виду напускает на себя строгий вид, и что сейчас они вместе обдумают, как выйти из положения. Не в первой же! И другим приходилось отчитываться перед возмущенными участниками репортажей, посчитавших, что репортеры недостоверно изложили факты. А бывало, что и сами люди, ввязавшись в конфликтную ситуацию, просто шли на попятный и желали потом публичной сатисфакции.

– А что мы, собственно, такого там сняли?

К Эстер вернулось самообладание и от минутного косноязычия не осталось и следа.

– Пацана на носилках? Мамашу, кидающуюся на грудь к сыну? Что?

– Вы не согласовали съемку в больнице, вот что!

Редактор выхватил из ее рук письма и швырнул их на свой стол и зачем-то принялся суетливо переставлять пластиковый стакан с ручками и карандашами, перекладывать с места на место зажигалку, сотовый, коробку с рахат-лукумом.

Точь-в-точь такую, что до этого предлагала Ленка, – заметила Эстер.

– Ну ладно. Что мне теперь грозит? Пятнадцать лет расстрела? – проговорила она, все еще пытаясь вернуться в стойку, как боксер на ринге, который только что схлопотал хук слева.

– Увольнение! Вот что! – Редактор хлопнул ладонью по столу, едва не опрокинув чашку с недопитым кофе прямо на компромат против своей подчиненной. – Там настаивают… – Он снова кивнул куда-то вверх.

– А-а-а, ну понятно…-протянула Эстер, догадываясь откуда ветер дует.

Еще в самом начале, когда она в редакции была совсем новичком, ее пытались уволить. На этом настаивал сам руководитель телеканала. Смешно сказать – за отклеившийся логотип на поролоновой насадке микрофона. Но потом наверху пошумели и затихли. Правда, Редактор не преминул заикнуться Эстер, что убедить шефа не принимать скоропалительных решений, ему стоило немалых трудов.

– Боюсь, не все тебе еще понятно, – Редактор недовольно взглянул на нее, раздраженный, видимо, ее показной беспечностью. – В общем, пиши объяснительную.

Эстер, решив, что разговор на этом закончен, двинулась к двери.

– Ты куда? – рявкнул Редактор.

– Так объясниловку пошла писать…

Он только махнул ей вслед рукой. Вышло это у него совсем как-то не зло, а безысходно, как показалось Эстер. Она шагнула в дверь, которой чуть не сшибла с ног стоявшую за ней Ленку.

– Ну как? – та с любопытством смотрела на Эстер, ожидая подробностей.

– Все, прох…чила ты свой конкурс! – строго взглянула на нее Эстер, возвращаясь к своему столу.

Ленка застыла на секунду, хлопая своими наращенными ресницами и явно что-то быстро прокручивая в уме, и метнулась в кабинет к Редактору.

Эстер смахнула в рюкзак свой рабочий блокнот и решительным шагом направилась к выходу, кинув в мусорную корзину оставшиеся не прочитанными пресс-релизы.

Сон был, как погружение в плотную, обволакивающую субстанцию, которой обладает, пожалуй, только черный цвет. Так по крайней мере казалось Эстер. По началу ты боишься пошевелиться, прислушиваясь к своим ощущениям. Потом пытаешься пошевелить руками и ногами, повернуть голову и замечаешь за собой непривычную вязкость движений, будто ты оказался в тягучей болотной жиже.

Время от времени она просыпалась, вперившись невидящими со сна глазами в пространство комнаты, и не узнавала ничего из того, что ее окружало. Она не понимала, где находится. Что эта за квартира, казавшаяся ей совершенно незнакомой, и что там за окном. Точно ли тот двор, обсаженный липами и черемухой с квадратом песочницы в обрамлении скамеек? Или это совершенно другой дом, двор и улица? «Где я?», – в судорогах билось ее сознание. Какой сегодня день недели? Понедельник? Четверг? Или, может, суббота? Голова кружилась от внезапного пробуждения, как если после сна резко встать с постели. И только, когда этот дьявольский раскрученный кем-то волчок прекращал вращаться, взгляд, наконец, фокусировался на скользящих по декоративной кирпичной стене тенях. Становились узнаваемые очертания привычных предметов. Вот вешалка-перекладина, темнеющий провал кухни с высоким столом-стойкой, на котором остался незакрытым с вечера ноутбук, на полу под окном горшок с Сансевьерой, похожей на острозаточенные лезвия мечей. Растение было куплено на цветочной распродаже в супермаркете исключительно из-за ярко-зеленого цвета листьев – радуют глаз, и потому, что неприхотливо, не требует особого ухода. В аннотации к упаковке так и говорилось: «практически невозможно погубить, даже если вы не будете к ней подходить полмесяца». Эстер облегченно вздыхала, а через несколько мгновений снова проваливалась в сон. Темный и беззвучный, как вакуумная камера. Она как-то раз бывала в такой. В ней тестируют аудиотехнику. Обитые звукопоглощающими панелями стены полностью вырывают тебя из действительности. Вся твоя реальность – это полумрак и пустота, в которую ты погружен. Ориентиры в пространстве сбиты. Единственное, что ты способен слышать – биение собственного сердца. Кто я? Сначала удивленно, а потом вопя от безответного вопроса бьется в истерике твой мозг. И, наконец, до тебя доходит: ты – всего лишь звук.