Прошка, понятное дело, со сна как ошпаренный вскочил. Ни свет ни заря погнал он свою Машку к тому самому дубу. А Машка, то ли сон хозяйский подслушала (ибо, как мы помним, была свиньей не промах), то ли просто место прикормленное знала, действительно подошла к дубу и ну рылом землю ворошить! Да так усердно, будто и впрямь клад чует! У Прошки аж дух захватило. Схватил он лопату, что предусмотрительно с собой прихватил, и давай копать. Копал час, копал два, семь потов с него сошло. Машка рядом стоит, похрюкивает одобрительно, мол, давай-давай, хозяин, не ленись, золото само в руки не прыгнет!

И вот, наконец, лопата ударилась о что-то твердое. Прошка аж затрясся от предвкушения. Разгреб землю руками… и вытащил… горшок. Старый, чугунный, тяжелый. "Оно!" – выдохнул Прошка, предвкушая звон монет. Открыл крышку, а там… прошлогодние щи, густые, наваристые, с плавающим куском сала. Оказалось, его домовитая жена Акулина, зная Прошкину слабость к ночным походам на кухню, спрятала остатки щей от него же самого, чтобы утром было чем благоверного попотчевать. Закопала под дубом, ибо погреб был забит соленьями, а Машка, будучи свиньей прожорливой, это место, видать, и приметила.

Так и остался Прошка с носом (и лопатой), жена – с удивлением (и горшком пустых щей), а Машка, пока хозяин горевал над несостоявшимся богатством, умудрилась опрокинуть тот самый горшок и доесть остатки, оказавшись единственной, кто извлек из этого «знамения» ощутимую пользу.

Мораль же сей незамысловатой истории, дорогие мои, проста, как три копейки, и не требует от нас столь глубоких деконструкций, как богдановы свитки: не всякий знак, даже если он явлен через столь авторитетный источник, как собственная свинья (или стая ворон, или полуночный петух), ведет к подвигу ратному или сундуку с золотом. Иногда он ведет всего лишь к лишней работе, полному разочарованию или, в лучшем случае, к тарелке вчерашних щей. Впрочем, Богдан наш, как мы скоро увидим, был из той породы людей, для которых сам процесс толкования знаков и путь к подвигу были куда важнее результата. А уж щи… щи, пожалуй, не вписывались в его героическую диету. Разве что, если бы они были заговоренные и предназначались для усмирения какого-нибудь особо голодного Змея Горыныча. Но об этом – чуть позже.

Часть 1: Охота за реликвиями (в собственном хламе).

Итак, решение «восстать» было принято, знамения (одно другого убедительнее) истолкованы, и даже Мурка, кажется, прониклась важностью момента, перестав гоняться за солнечным зайчиком и уставившись на хозяина с выражением, которое Богдан трактовал как «немое ободрение и ожидание великих свершений» (хотя, скорее всего, кошка просто прикидывала, не перепадет ли ей чего съестного в этой суматохе). Перед нашим героем встала задача не менее ответственная, чем само спасение Руси: экипировка. Ведь не голым же, в самом деле, идти на Змея Вековечного и прочую нечисть, что расплодилась, по Богдановым сведениям, в неимоверных количествах.

Началась великая археологическая экспедиция в недра собственного жилища, а точнее – в пыльный, окованный ржавым железом бабушкин сундук, стоявший в углу и служивший последним пристанищем для всего, что жалко было выбросить, но и использовать уже не представлялось возможным. Вооружившись кочергой (первым попавшимся под руку предметом, отдаленно напоминающим оружие или инструмент для вскрытия древних гробниц), Богдан с кряхтением откинул тяжелую крышку. В нос ему ударил такой густой аромат нафталина, мышиного помета и времени, что он на миг засомневался – а не пробудил ли он какого-нибудь особо древнего духа, отвечающего за сохранность ветоши.