– Это уже мое дело, – отвечаю я.

Он ненадолго уходит и приносит со склада кинжал в ножнах, держа его на ладонях, будто сокровище.

Он сантиметров пятнадцать длиной, гарда медная, а рукоять обшита кожей. Я обнажаю лезвие, и оно мерцает, как серебряный иней на холодном рассвете.

Продавец подносит волос к острой стороне клинка и дует на него. Волос тут же разрезается надвое.

В глазах Фэй загорается искра.

– Проверь, как он лежит в ладони, – советует она.

Я вытягиваю руку и делаю несколько взмахов запястьем. Кинжал словно ничего не весит и ощущается как естественное продолжение кисти.

– Прекрасно, – говорит Фэй.

– Сколько он стоит? – спрашиваю я.

– Пятьдесят золотых, – отвечает продавец.

Даже мой дядя не позволил бы себе такой роскоши, но для меня оно того стоит. Я тянусь за деньгами, но Фэй кладет руку мне на плечо и поворачивается к продавцу:

– Вы слишком раздули цену. Даже самый превосходный кинжал столько не стоит.

Продавец краснеет, но издает резкий смешок:

– Что за нелепость! Откуда женщинам знать ценность оружия?

Посетители громко хмыкают, и Фэй поджимает челюсть.

Продавец, вдохновленный реакцией остальных мужчин, выпячивает грудь.

– Поверьте слову профессионала, – говорит он мне. – Пятьдесят золотых, за меньше я не отдам.

Я обращаюсь к Фэй:

– Сколько обычно такие стоят?

– Около тридцати золотых.

– Чушь… – начинает было продавец, но я его перебиваю:

– Что написано в законе о торговле? Чтобы создать процветающую экономику и поддержать здоровое соперничество, в период одного года цены нельзя повышать более чем на пять процентов. Не сомневаюсь, что у вас где-то записана назначенная цена. Скажите честно, сколько стоит этот кинжал? Или проверим, не нарушаете ли вы закон?

Он бледнеет как полотно.

– Простите, госпожа. Должно быть, память меня подводит. Конечно, тридцать золотых.

Я расплачиваюсь золотом, а Фэй прячет кинжал за пояс, рядом со своим умело скрытым мечом. Мы идем к выходу, и я снова встречаюсь взглядом с худым юношей. Он улыбается, слегка склонив голову. Я точно должна его помнить, но никак не пойму откуда.

Уже на улице мы с Фэй смотрим друг на друга и дружно заливаемся смехом, толкаясь локтями.

К тому времени, как мы подходим к экипажу, я понимаю, как сильно мне не хочется возвращаться в заключение в комнатах поместья.

– Я бы прогулялась по городу. Что скажешь? – обращаюсь я к Фэй.

Она улыбается, и в уголках ее глаз появляются морщинки.

– Отличная мысль.

Мы снова оставляем экипаж и отправляемся на прогулку.

Мне мерещится или солнце выглядит как-то иначе? Оно словно сочится пламенем на фоне золотисто-оранжевого неба. Румяный свет отражается от красочных зданий и сверкающих окон. Воздух наполнен ароматом пропаренного риса, жареных орехов и экзотических специй. Дети бегают друг за дружкой, весело смеясь. Мужчины так спешат по улице, будто их преследуют злые собаки. Женщины что-то обсуждают, как взволнованные гусыни.

Впервые с начала моей новой жизни я чувствую себя спокойно и беспечно.

Мне и впрямь следует чаще выходить на прогулки.

Мы приближаемся к оживленному перекрестку и тут же слышим быстрый цокот копыт, а вместе с ним – властный крик:

– Прочь! Прочь с дороги!

Я резко поворачиваю налево. По улице мчится лошадь, и прохожие с воплями ужаса разбегаются в стороны. Некоторые лотки опрокинулись, и фрукты с овощами разлетаются повсюду, с хлюпаньем приземляясь на мостовую.

– Моя малышка! – воет женщина подле меня.

Я смотрю на девочку, которая застыла от страха прямо на пути лошади.

И сразу кидаюсь вперед, чтобы оттолкнуть ребенка. Но сама не успеваю отбежать и загораживаюсь от копыт руками, готовая к неизбежному.