Однажды, когда Михаил расслабившись лежал на диване и обдумывал неприятный поворот в очередном «деле», Ольга присела рядом на краешек дивана. По её лицу Исайчев понял, она хочет что-то сказать, но не решается.

– Выкладывай, не томи. Чистосердечное признание, облегчит вину. Ну-у-у…

Ольга погладила мужа по щеке и начала исподволь:

– Хочу поведать тебе, муж, о своём давнем увлечении… Дай слово, что не будешь смеяться.

Исайчев встревоженно взглянул на жену.

– Ой, да не бойся! – засмеялась Ольга, – ничего преступного! Я всего лишь, помимо монет стала коллекционировать запахи… И не просто запахи, а запахи эмоций…

Михаил привстал и уже с интересом спросил:

– Ну, и?! Ну, и?!

– Я заметила, то есть учуяла, что в момент эмоционального взрыва, человек начинает выделять запахи…

Михаил хохотнул:

– Не только запахи… иногда и кое-что более неприятное…

– Фу, балбес! – нахмурилась Ольга, – Я серьёзно.

– Хорошо, – всё ещё улыбаясь, согласился Исайчев, – предположим. Тогда как, по-твоему, пахнет злость?

– Злость пахнет болотом и металлической стружкой.

Исайчев задумался, переваривая полученную информацию.

– Мне казалось, злость пахнет сероводородом, как в преисподней!

Ольга легонько отмахнулась:

– Ну, уж сероводородом! Сероводородом пахнет мужской грех.

Исайчев от неожиданного сравнения рассмеялся и даже чуть хрюкнул:

– Ну да, конечно! Изменить всё равно что пукнуть прилюдно, такой же стыд и позор. А женский? С чем сравнишь женский грех?

Ольга ответила сразу не раздумывая:

– С запахом домашней фиалки. Он такой вкрадчивый, фиолетово-розовый, игриво-глазастый…

Исайчев вспомнил, как однажды ему пришлось «выезжать на труп» известной распутницы и, действительно, в её жилище пахло фиалками. Потягивало густо, навязчиво. Михаил осмотрел все подоконники в квартире, фиалок не было, а запах был. Поинтересовался у прислуги какими освежителями воздуха пользовалась их хозяйка? Оказалось, никакими. У неё была аллергия на химические дезодоранты.

Этот эпизод из их жизни Исайчев вспомнил ещё и потому, что сейчас, сидя на коленях Михаила, Ольга пахла по-другому чем раньше. Исайчев потянул носом и ощутил запах новорождённого ребёнка. « Соскучился, – подумал Исайчев, – я по ней соскучился. Вот закончу это паскудное дело и возьму отпуск. Сломаю телефон… куплю палатку и на Алтай в родные места…»

– Мцыри, – встревоженно произнесла Ольга, прерывая благостные мысли Исайчева, – Кира вспомнила Регину Эздрину. Я слышала, как они сегодня с Романом болтали об этом. Сначала решила, пусть сам доложит и вот не удержалась. Ты ему не говори, что я вперёд паровоза забежала. Ладно?

– Ну? Что разведала, выкладывай. Всё равно уже сболтнула.

– Роман показал фотографию, которую вам прислали из Австралии и она вспомнила Регину, а Бориса Эздрина Кира не знает. Девушки учились в одном медицинском ВУЗе. Только Регина на три курса старше и тогда она была не Эздрина, а Гроссман – Регина Леонидовна Гроссман.

– Боже мой, даже отчество вспомнила, – повторил Исайчев, задумавшись, – Регина Леонидовна Гроссман, что-то очень знакомое. Что?

Ольга легонько стукнула мужа ладонью по лбу, улыбнулась:

– Ты, дорогой, каждый день мимо клиники её отца на работу ездишь. Видишь четырёхэтажное здание из тёмного стекла с вывеской «Клиника доктора Леонида Гроссмана».

Исайчев обрадованно присвистнул:

– Ну вот мы и привязали гибель Ксении Звягинцевой к Сартову, как говорит наша «бабушка русской экспертизы»: «Ищите господа следователи, ищите, но на ум мотайте, он ведь мог и свою могилу на имя жены записать». Что Кира о Регине вспоминала?

– Ничего. Они не общались. Лицо знакомо и всё. Регина заметная, огненно рыжая и конопатая. Миш, можно я сама к Гроссману поеду, поговорю. Не любят медики мужиков с удостоверениями, побаиваются.