– Что там? – Старая Крайя только сейчас высунулась из избы, укрывшись тяжелым тулупом, местами прохудившемся от изжитого сроку. Взволнована – плохо. Опять сердце разболится.

– Ты иди, бабушка, я сама.

И Ярослава направилась к Литомиру.

Хор голосов, в основном, бабьих, заверещал еще сильнее. Разобрать что-то не представлялось возможным. Да Яре это и ни к чему. Она бегом направилась к возу и вмиг остановилась. За ним тянулась нитка крупных бусин крови.

И знахарка поняла – раненный.

– Зверь? – Молодая лекарка ухватилась за запястье бедолажной, даже не взглянув ей в лицо. Пульс слабый, неровный. Рваный словно бы. Плохо дело. – Несите ее сюда.

Свят, подобравшись к остальным с другого конца леса, поднял женщину на руки и прошел в дом вслед за Ярой.

– Анку нашли в лесу, – Литомир, не дождавшись приглашения, сам вошел в сени. – Кругом – кровь. А следов-то почти и нет. Весь снег перемешали возней!

Староста хотел было сплюнуть от негодования, но вовремя вспомнил, что он в избе. Нахмурился. Глянул на сына:

– Где был? Не сыскать тебя!

И Святу бы не избежать трепки, но Яра повернулась к ним, смахивая белую скатерть со стола:

– Сюда, Свят! Скорее!

Тот быстро уложил раненную на стол и взглянул на Яру, ожидая дальнейших указаний.

– Надо раздеть, смыть кровь…

– Свят – мужик. Не станет раздевать баб! Сами с Крайей справляйтесь! – Литомир гневался. Он давно боялся за сына, все чаще замечая того рядом с лекаркой молодой. А теперь еще и это. Не хватало, чтоб и сына знахарем сделала. – Пошел вон!

Свят упрямо вздел подбородок и решительно взглянул на Яру, ожидая распоряжений. Не послушает отца, поняла знахарка. Гордый.

– Уходите, – согласилась Яра, – у меня много работы.

И она развернулась к старухе:

– Ты сиди, я сама. Тут раны, тебе все равно ничего не разглядеть, – и уже совсем тихо, для себя: – горячая вода, брага и игла…

Знахарка не проследила за тем, как вышли мужики из дому. И не видела, как исчезла куда-то Крайя. Она скоро трудилась. Сняла с Анки кожух. Распорола порванное платье. И задохнулась.

Зверь?

Рваные края ран тянулись от горла к животу, лишь изредка прерываясь куском здоровой плоти. Сгустки крови сворачивались мгновенно, и, сползая с покатого живота, тут же нарастали снова.

…жива, жива, жива!

Словно молот, слова старой Крайи звучали в голове Яры: обмыть, зашить, оставить примочки.

И знахарка решилась. Бросилась к печи, доставая из нее чугун горячей воды. Обмакнула чистую тряпицу да стерла кровавый сгусток с груди. Прикрывавший края раны, он открыл страшное: из-под кожи торчали не мышцы – ребра. Ярославе впервые довелось видать такую рану. Если то был зверь, почему не съел добычу? А коль человек – почему не убил? Что сталось с девкой? Недоброе предчувствие зашевелилось в утробе, только медлить знахарка не могла.

Теряясь в догадках, она торопилась: минуты были на счету. А она должна Анке и ее матери. Должна за себя и свою мать, за ночь звездную, когда бабы не побоялись гнева толпы.

Яра мгновенно обмыла раны, и, обтерев края брагой, начала шить. Игла так далеко уходила в мускул, что знахарке приходилось колоть палец, чтоб нащупать ее. Стежки выходили ровными, но руки все равно дрожали.

Анка стала приходить в себя, а работа еще и наполовину не закончена.

Бедная, она едва приоткрывала глаза и все время стонала. Знахарка влила ей в рот немного браги, чтоб притупить боль, и принялась за работу с еще большим упорством.

Кафтан взмок и измазался густой липкой кровью, а она все спешила.

Последний укол. Спасение. Только Анке хуже.

Лицо серое, осунувшееся. На лбу – крупные капли холодного липкого пота. Слабый голос сорвался на крик.