Он встал, отложил свои дневники, походил взад-вперёд, прожужжал раз пять любимые строчки и внезапно успокоился. Так. Логически рассуждая, поступок кандидата на его помощника ещё не означал, что план полностью сорван. Вопрос был, почему Райдон – такой исполнительный – вдруг поступил столь неожиданно. Значит, первое: он довольно бесстрашный человек – не было в части курсанта или офицера, который бы не знал об испытательной норе его, Кобаяси, и не боялся бы туда ненароком угодить. Второе: с чего бы это он полез на гору? Он что-то там пытался увидеть. Но что? Любопытно! И третье: без личного знакомства с ним не стоит принимать резких решений – ни того, чтобы не делать его своим помощником, ни того, чтобы отправить его назад, разумеется, после нескольких ночей, проведённых для порядка в крысиной норе.

Вот в таком неважном расположении духа Кобаяси встретил Райдона. И его расчёт оказался верным. Молодой человек произвёл на него очень сильное впечатление. Во-первых, он имел разительное сходство с Того Хэйхатиро. Может, чуть смазливее, чем Того. Во-вторых, его ответ насчёт вида с горы прозвучал настолько в унисон с мыслями самого капитана, что Кобаяси не поверил своим ушам. «Он как будто прочитал мои мысли! – подумал он. – Несомненно, в его груди бьётся сердце истинного патриота». Но в этом впечатлении, как ни странно, капитан никак не мог выделить самое главное: чего в нём было больше – положительного или отрицательного, так как, вне сомнения, лейтенант оказался человеком незаурядным, но… довольно непредсказуемым.

«А что, чем я рискую?» – думал Кобаяси, вглядываясь в непроницаемое лицо лейтенанта, который стоял перед ним на вытяжку как деревянный столб и, казалось, смотрел не прямо вперёд – хотя глаза его смотрели прямо вперёд, – а куда-то глубоко внутрь себя и как будто оттуда наблюдал за собственным телом. Такие штуки мог делать не всякий, а только тот, кто был знаком с управлением стихий своего тела и природы – например ямабуси, таинственные горные отшельники. Они могли соотноситься с ками, духами всего сущего. Не есть сутками, долго не пить, проходить через каменные стены, исчезать в горных ущельях с одной стороны и в ту же через минуту появляться с другой, укрощать взглядом диких зверей, понимать язык птиц и заговаривать кровь. В детстве Эйси зачитывался рассказами про ямабуси, но считал их легендой, потому что сам никогда их не видел. Может, Райдон тоже читал эти легенды и даже видел лесных отшельников? Может, в заброшенные горные ущелья водила его мать, чтобы получше объяснить природу земли?

Кобаяси нервно поправил свой китель.

«Если я не ошибусь в выборе – он мне сослужит хорошую службу, – думал Кобаяси, разглядывая Райдона, который, казалось, совсем перестал дышать. – А если я ошибусь, нет ничего проще, чем избавиться от него, благо, способов для этого хватает, – успокаивал себя капитан, – как и власти их претворить в жизнь. Да так, что никто ни о чём не догадается».

С тех пор как мы с Лесовым уговорились построить для меня хижину-мастерскую, жизнь моя хоть и катилась по-прежнему, тем же неспешным ходом, качество восприятия мною окружающего мира всё-таки поменялось. Мне стало не так скучно вставать по утрам, кружить по спальне, а потом, отложив костыли, медленно ходить по комнатам, держась за мебель и испытывая на прочность мою новую ногу Нет, у меня, конечно, оставалась моя нога, не так, как у Лесового – деревяшка пиратская, но ощущение было, что мне её приделали взамен старой, разбитой на мелкие кусочки. Чтобы заглушить тупую боль, неизменно возникающую при ходьбе, я заметно хромал, и Пётр Петрович как-то предложил мне опираться на тросточку. Я сначала очень расстроился и буйно запротестовал: шутка ли, мне ещё и двадцати не исполнилось, а я должен был опираться на трость как глубокий старик! Но пошумев и повозмущавшись вволю, пока Лесовой был у нас, я вернулся к дивану, у которого Пётр Петрович оставил трость перед тем, как ушёл, и попробовал походить с ней.