– Послушайте, дитя мое, – говорил я, – сделайте передышку. Вы все время расходуете местный воздух, сотрясая его, и, в конце концов, государству придется озаботиться доставкой сюда нового запаса, а у казны и без того много расходов.

Удивительно, как мало хорошего времени достается на долю человека. Еще так недавно, измученный жарой и тяжелым вооружением, как наслаждался я отдыхом в прелестном тенистом уголке, слушая журчание чистого холодного ручья. И как хорошо мне было, когда я утолял жажду прекрасной свежей водой, или когда струи ее освежали мое утомленное и разгоряченное тело. А теперь уж я снова чувствовал себя неудовлетворенным отчасти потому, что я хотел курить и не мог закурить трубку (хотя я давно уже устроил спичечную фабрику, но не взял с собой спички) – отчасти от того, что был голоден. Здесь опять сказалась детская беспечность этого века и этих людей. Вооруженный человек всегда может рассчитывать добыть себе пропитание и был бы скандализован даже мыслью о том, чтобы привесить к седлу корзинку с сандвичами на дорогу. Конечно не нашлось бы ни одного рыцаря из всего состава Круглого Стола, который не согласился бы скорее умереть, чем покрыть себя таким позором. А, между тем, что могло быть разумнее этого. У меня было намерение спрятать пару сандвичей в шлем, но я был пойман на месте преступления и должен был еще извиниться. Сандвичи я отложил в сторону, и их села собака.

Приближалась ночь, и вместе с ней гроза. Темнота увеличилась. Конечно, пришлось остановиться. Я усадил под защиту одной скалы девицу, а сам расположился под другой. Но я не мог снять своего вооружения и также не мог обратиться за помощью к Ализанде, потому что считал неприличным раздеваться при ней. Хотя на самом деле это было бы не так, потому что у меня была одежда под вооружением, но предрассудки, привитые воспитанием, не легко оставить. Я знаю, что чувствовал бы смущение уже при одном снимании своей короткой юбки.

После грозы изменилась погода: дул ветер, лил дождь и становилось очень холодно. Скоро клопы, муравьи, черви и всякие букашки стали спасаться от сырости и заползать под мое вооружение, чтобы погреться. Некоторые из этих созданий держали себя довольно благонравно и сидели спокойно в складках моей одежды, но болыпинство причиняли ужасное беспокойство. Они ни секунды не оставались без движения, но все время шныряли и искали неизвестно чего. Особенно невыносимы были муравьи. Они ползали целыми процессиями по всему моему телу взад и вперед и были наименее желательными соседями во время сна. Если бы пришлось дать совет человеку, находящемуся в моем положении, то я рекомендовал бы ему не кататься по земле и не бросаться во все стороны. Такие необычные движения возбуждают любопытство всех этих мелких животных, и тогда они уже все начинают выползать, чтобы посмотреть, что случилось. Положение становится совершенно невыносимым, и приходится жестоко каяться в своей неосторожности. Однако если оставаться совершенно спокойным, то можно умереть. Следовательно, оба способа одинаково хороши и выбирать не из чего. Когда же я достаточно промерз, то стал признавать некоторого рода заслуги за этими насекомыми: они действовали на тело подобно электрическим токам. Во всяком случае, я сказал себе, что после этого путешествия никогда не надену такого вооружения.

И во все эти часы испытания, когда я то промерзал до костей, то горел, как в огне, один неотвязный вопрос вертелся в моей усталой голове. Как люди могли носить такое ужасное вооружение? Как могло продержаться оно у нескольких поколений? Как могли люди спать ночь, зная о предстоящих мучениях следующего дня?