Конечно, я мог бы отдать предпочтение своей секте и склонять всех к пресвитерианству, но это было бы насилием над человеческой совестью. Духовные потребности и инстинкты также разнообразны в человеческой семье, как физические особенности его натуры. Человек только тогда может чувствовать себя хорошо морально, когда его религиозная одежда соответствует вполне, по цвету, форме и размеру, его духовным потребностям, характеру, всем неровностям и особенностям его существа. Кроме того, я боялся соединенной церкви, ее могущества, которое могло бы попасть в властолюбивые руки и принести тогда смерть человеческой свободе и парализовать человеческую мысль.

В стране было большое количество рудников, и все они были королевской собственностью. Их обрабатывали так, как обыкновенно обрабатывают рудники дикари. В земле копают ямы и минералы высыпают в кожаные мешки руками, по одной тонне в день. В самом скором времени я поставил рудное дело на научных основаниях.

Да, я достиг уже больших успехов, когда сэр Саграмор сделал мне вызов.

Четыре года прошли незаметно. Но вы никогда не могли бы себе представить, в какой обстановке! Я пришел к заключению, что неограниченная власть идеальная вещь, если она в здравых руках. Деспотизм небес самое совершенное управление. Земной деспотизм мог бы быть безусловно совершенным земным управлением, если бы условия были такие же, т. е., если бы деспот был совершеннейшим представителем человеческой расы и мог бы жить беспредельно. Но, если смертный совершенный человек должен умереть и оставить власть в руках несовершенного наследника, тогда земной деспотизм является не только плохой формой правления, но наихудшей из всех возможных. Таково, но крайней мере, мнение каждого истого республиканца.

Моя деятельность показала, что может сделать деспот, распоряжаясь средствами государства.

Темная страна и не подозревала, что у нее под носом плывет на всех парусах цивилизация девятнадцатого века! Она была вне общественного зрения, но она существовала, как факт великий и неоспоримый – и об ней я еще услышал бы, если бы я жил и имел удачу. Это было похоже на затихший вулкан, невинно стоящий и поднимающий к ясному небу свою бездымную вершину и не обнаруживающий ни малейшего признака того ада, который клокочет в его недрах. Мои школы и церкви были в зачаточном состоянии четыре года назад, теперь они были в полном расцвете; мои лавочки превратились в обширные промышленные и торговые фирмы.

Там, где прежде у меня работали десятки человек, теперь были заняты тысячи, вместо одного опытного блестящего работника я имел пятьдесят. Я держал руку на курке, если так можно выразиться, и был готов каждую минуту взвести его и озарить ночную тьму ярким светом.

Но я не хотел делать такого крутого поворота. Это было бы не политично. Народ мог бы не выстоять, а, кроме того, господствующая римско-католическая церковь каждую минуту могла бы свалиться мне на плечи.

Нет, я был осмотрителен все время. Повсюду были рассеяны у меня доверенные, на обязанности которых входило подрывать незаметным образом рыцарство и разные другие предрассудки. Таким образом я приготовлял мало-помалу лучший порядок вещей. Я неуклонно продолжал освещать темноту своим фонарем просвещения.

Основанные мною тайным образом школы шли превосходно. Но одной из моих глубочайших тайн была военная академия, которую я особенно ревниво оберегал от постороннего глаза так же, как и морскую академию, устроенную в одном из отдаленных морских портов. Та и другая были моей гордостью.

Кларенс, которому было уж двадцать два года, был моим главным помощником, моей правой рукой. Он был очень способный, и за что бы он ни взялся, все удавалось ему. Впоследствии я думал приурочить его к газетной работе. А потребность в газете уже назревала, и скоро я надеялся начать ее издание, и Кларенс был бы первым ее сотрудником. У него уже вырабатывался стиль, причем замечалась курьезная особенность: он говорил слогом шестого столетия, а писал слогом девятнадцатого.