– Ничего, до свадьбы заживет! Верно, Янка?

– Верно! Ладно, я пойду до Наташи пройдусь, а то убежал и даже не простился. Пока! – Янка махнула Алексашке рукой и скрылась за дверью.

Янка постучала в дверь к Наталье. Приоткрыла.

– Наташа!

Наталья, сидевшая за пяльцами подняла глаза, улыбнулась:

– Заходи, Янка!

– Ты извини, что ушел и нечего тебе не сказал, – виновато сказала Янка, – я пришел тебе спасибо сказать. – Янка подошла к Наталье и взяла ее за руки.

– Ну, что ты, – смутилась та. Янка вдруг порывисто обняла Наталью и поцеловала в щеку.

– Я тебя очень-очень люблю, Наташа! – прошептала она и счастливо улыбнулась.

– Ты только с братцем моим поосторожнее будь, – предупредила Наталья. – Видишь, какой у него нрав, прямо бешеный!

– Хотелось бы пообещать, да, боюсь, не получится, – виновато улыбнулась Янка и отстегнула от олимпийки значок виде маленькой капельки крови. – Этот значок у нас дают тем, кто сдает свою кровь, чтобы помочь больным людям. Ты спасла мне жизнь, и я хочу подарить его тебе.

– Спасибо, Янка! – Наталья бережно взяла значок и поцеловала Янку. – Будь осторожен в Переславле, да и за братцем там последи, чтобы берег себя, – напутственно по-матерински сказала Наталья.

– О’кей! – согласилась Янка. – А за меня не беспокойся, – она вздохнула, потом весело посмотрела на Наталью. – Чувствую, эта порка не последняя! – она засмеялась и пошла к двери. – Пока, Наташа!

– Благослови Бог! – перекрестила ее вслед Наталья.

Вечером Янка помогала Петру упаковывать вещи для экспедиции в Переславль. Алексашка, отлежавшись, тоже участвовал, только прикалывался над янкиной шишкой.

– Пит, у тебя там третьей оглобли случайно нет? – выйдя из терпения, спросила Янка Петра, который упаковывал чертежи в свой сундучок. Он вопросительно посмотрел на нее, не понимая.

– Ты про что, Янка?

– Да вот я думаю, приложить печать на Санькин лоб. А оглоблей было бы в самый раз! – она, прищурившись, угрожающе сдвинула брови. Петр засмеялся, а Алексашка покраснел как помидор.

Чуть позже Петр собрал консилиум из вернувшихся с выходных стольников. Распределил обязанности по постройке крепости и написал список всех отъезжающих в Переславль. И около полуночи все только разошлись спать.

Ночью кто-то поджег сарай, в котором стояла машина. Поджег был совершен через слуховое окошко, ведь сарай был каменный. Пожар заметили только утром, когда пламя вырвалось наружу. Потушили быстро, но машина сгорела дотла. Петр приказал вывести всех дворовых и привязать к двум дубам по веревке. Янка, проснувшаяся от запаха дыма, безмолвно смотрела на остатки машины. Петр был в ярости, он сверлил людей взглядом.

– Я помилую того, кто укажет мне на злодея! – срывая голос, бешено крикнул он. Люди стояли, хмуро глядя под ноги. Янка, выйдя из оцепенения, посмотрела на молчащую толпу. Потом на веревки, но еще не поняла, чего хочет Петр.

– Последний раз спрашиваю, кто?! – снова крикнул Петр. Опять тяжелое молчание. Он дернул головой:

– Повешу каждого второго! – жестко сказал он и махнул рукой стрельцам. – Давай!

Те выхватили из толпы мужика и, заломив ему руки, поволокли к дубу. У Янки расширились глаза, она, наконец, поняла, в чем дело. Вдруг…

– Тятька! – раздался пронзительный крик. Из толпы бежала плачущая Настя. Ее отшвырнули.

– Тятенька, миленький! – кричала она. Янка бросилась к Петру, схватила его за рукав.

– Постой! Останови, слышишь?!

Он дернул головой в ее сторону, но запрещающе поднял руку. Стрельцы остановились.

– Помнишь, за мою услугу обещал ты мне как другу, волю первую мою ты исполнишь как свою? – скороговоркой выпалила она неожиданно стихами. Петр удивленно кивнул.