– Я думаю, и у меня не выйдет без расставания.

– Батюшка сказал главное, не брак, а воцерковленность свидетелей в жизни церкви. В метрической книге свидетели не расписываются. Перед венчанием исповедуемся и причастимся, семейный статус не важен. В общем, мы с Розой будем очень рады, если ты ее уговоришь. Ты умеешь находить с людьми общий язык. Если я приду ее просить, я все испорчу. В полиции для общения есть уголовный кодекс.

– Да, она меня спасла. Я выздоровел. Мне нравится ее дерзкая красота. Ты говоришь, характер у нее немягкий, но как бы то ни было она вышла замуж. Я с Лизой девятый год играл в любовь в одни ворота без штампа в паспорте. Я думал узаконить наши отношения, но заболел. Она окатила меня холодным безразличием. Раз надеяться на нее в критической ситуации нельзя, жить с ней больше не хочу. С Лизой к тебе на венчание я не поеду.

– Я очень хочу, чтобы в Исаакиевском соборе все прошло гладко. С Розой мы в браке с института, пять лет. Я раньше думал нельзя жить с женой без регистрации, Роза привела меня к богу. Батюшка подготовил нас к венчанию, чтобы жить не во грехе и непорядочности. Для моей жены венчание очень важно. С Калиновой она в больнице в двадцатом году познакомилась, когда она в ординатуре училась. Новорожденного помогала спасти. Дерзкая красота говоришь, люди поминают рыжие волосы да зеленые глаза ведьмовским пороком.

– На церемонии женщины будут в платках.

– Она единственная, кто тебя вылечил. Ты сомневаешься? Мой напарник бы гаркнул без пяти минут знакомства «ведьма».

– Не говори. Я сероглазый, – Улыбнулся Роман. – Что свидетели делают на венчании. Я не знаю, и Анна может не знать.

– Вы подаете венчающимся кольца, а перед этим расстилаете большой платок, на который встает пара. До сорока минут держите над головами жениха и невесты венцы. В некоторых церквях принято, чтобы свидетели связывали руки жениха и невесты рушниками – полотенцами, олицетворяющими, счастливую дорогу в семейную жизнь молодых.

Утром в воскресенье Роману пришло на ум выяснить, сколько ему можно на самом деле спать. На завтрак раздавали омлет с бутербродами с колбасой и какао. В ординаторской в кресле обитал один курносый врач-ординатор:

– Перед праздниками всегда занятость накапливается. Сегодня у нас ночная смена. Мы с заведующим отделением сосудистой хирургии Кириллом Андреевичем консультировали пациента в инвалидном кресле. Грубиян в очень сложном положении отказывался от дополнительных исследований. Ноги на ампутацию. Мать и его жена рыдали. Противопоказания и риски. Заведующий ей позвонил, не справляемся же. Капрал нарвался на тайфун. Сталь в голосе Анны Матвеевны до оторопи пробрала трех мужчин. Она выписала капралу терминов об ампутации ног за неповиновение старшему офицеру. Мы с Колькой даж сами сникли, атаз парню. Он примолк. Анна Матвеевна говорит: слушай меня. У тебя язвы на стопах и дифицит кислорода в тканях, аорта в брюшином отделе, питающая ноги закрыта тромбами. Хочешь ходить на своих ногах аорту меняем на протез. Делай дополнительные обследования, обнуляй противопоказания. Он ее спрашивает, Анна Матвеевна а, как же, Кирилл Андреевич сказал рисково оперировать. Она улыбается с ямочками: я тебе расскажу о рисково: когда нацисты ведут огонь из всего, что есть под руками, включая сто двадцати миллиметровые миноменты. Выдвигаешься к ребятам, осматриваешь их под пулями: кости, сосуды, сухожилия, все цело, а осколки увязли в мягких тканях. В безопасном месте замечаешь свою собственную ногу в крови. Оперируешь их, а потом достаешь кусочки металла из себя. Тебя мои бравые хирурги законсервировали. Нервы не утратили проводимость. В тебя кто-то стреляет? На нас кто-то нападает, капрал?