– Не говори, что не сложилось. Ты сам складываешь свою жизнь, камень на камень, ряд за рядом. Когда же начнет получаться, к тебе придут.

– Зачем? – спросил тот удивленно.

– Примазаться к результату. Урвать ведь проще, чем придумать самому и построить. Будут вставлять палки в колеса – обычная история. Ведь если ты умный, остальные, выходит, нет. Кто же с этим согласится. Делай свое дело хорошо и будь готов поделиться, чтобы не отняли всё.

– Но это же несправедливо!

– Откуда ты знаешь. Ты не взвешиваешь, кто чего стоит. Не смог от себя оторвать, хотя, если честно, давно бы надо, значит, вор или насильник тебе помог, избавив от лишнего. Учти, за нами следят.

– Кто? – насторожился сын.

– Следят, и все. Как ты стоишь над муравьиным домом, суетятся, бегают крошечные создания, так и над нами стоят и смотрят. Сделанное тобой заносится в книгу.

– Отнятое тоже заносится?

– В особый список, но при условии.

– Каком?

– Таким потерям вслед не гляди с печалью.

– Сложно все это, – сказал сын.

– А ты попробуй, получится.

– Не придумал ли ты все это от себя? Ведь то существо никто не видел, да и ты тоже. Это только в тюрьмах смотрящие. А ты говоришь о другом. Разве небо похоже на землю?

– Ничуть, но закон везде один. Тебе что больше нравится – небо или земля?

– Небо красивее, но не так густо населено.

– Как же, а звезды?

– Звезды высыпают ночью, когда мы спим и их не видим. Вечером все небо в облаках и дымах. Тебе повезло, ты уже старый, успел насмотреться на них, когда небо было чистым.

– Говоришь, никто не видит, – продолжал Максим. – И муравьи нас не видят, но они дети, а мы с тобой люди и должны верить в присутствие невидимого.

– Если ты о Боге, – сказал сын упрямо, – то Его нет.

– Забудь о глазах, которые смотрят. Глаза твои смотрят, но не видят. Тех, которые видят, у тебя еще нет. Будешь слушаться, вырастут.

– Но, по крайней мере, зародыши будущих глаз у меня есть?

– Чем чаще будешь смотреть на небо, тем быстрее появятся.

– Откуда зло? – спросил сын. Видно, вопрос давно его мучил. – И зачем оно?

– Не коснутся люди зла, как же о нем узнают? Узнав плохое, полюбят хорошее. Иначе не смогут.

– Я иногда так и думаю, но мысли не в фокусе, – признался сын. – Линза у меня никудышная, не собирает, а рассеивает.

– Потому что молод. Молодость в отношении истины близорука. Линзу шлифуют добрые дела, вот и шлифуй.

Вернувшись домой, Максим подхватил лопату и снова отправился к участку Прежде всего нужен колодец. Без воды растут деревья и кусты, овощи, зелень – нет. Еще в прошлый раз, знакомясь с местом, заметил он невдалеке свалку битых машин, а между ними пять-шесть ржавых и худых мусорных жэковских баков. За пару часов он доставил три штуки к будущему огороду перекатом через стенки. Развел костерок и на нем выжег заразу.

Сначала снял слой почвы – тонковатый – на штык лопаты, за ним пошла глина, сухая и твердая. Чем глубже он уходил в землю, тем больше жевала его работа. Погрузившись до пояса, почувствовал, как стенки колодца зажимают его. Лопата много роняла по дороге вверх. Пришлось искать ведро на той же свалке. С ним дело пошло быстрее. Было жарко. Солнце малым, но раскаленным диском лежало на голове и плечах. Он прикладывался к бутылке с теплой водой. Вода смешивалась с потом. Удивительно, ногам на глубине в рост человека было даже прохладно. Он присел на корточки, ощутив бодрость, исходящую от земли. Было так, словно он отдавал ей усталость, получая взамен силу. На кровати он бы размяк и заснул. Здесь в колодце ему хватило пяти минут, чтобы вновь стать свежим.

Сухая глина сменилась влажной и мягкой. Лопата легко ее резала. Ведро он высыпал, поднимая руки над головой. Еще углубился на полштыка, и вдруг сбоку заструилась вода. Через пару минут она превратилась в поток и залила все дно. Он ошалело смотрел, не зная, что делать. Пришлось спешно вылезать наружу. Рыл на слабом косогоре – вся озерная вода давила в сторону склона. Снаружи периметр колодца был завален глиной. Все-таки их роют не в одиночку, подумал он. Мусорный ящик стоял вверх дном. Тут же и приступил к нему, пока вода не размыла стенки. Рука нашарила в боковом кармане рюкзака зубило и молоток. Удар по днищу вызвал звук, просверливший тишину округи. Ржавчина проела железо в центре. На стыке со стенками это все еще были полноценные три миллиметра. Зубило двигалось медленно, пока он не нашел наивыгодный угол резки. Каждый удар бил не только по железу, но и нервам. Он казался самому себе наглым нарушителем здешнего покоя. Вороны и галки кружились в ближних березах, пока не отвалилось дно. Птицы напоминали поднятую ветром копирку. Раньше ее много выбрасывали на мусорку, Максим не мог пройти мимо глянцево-черного цвета. Он сравнивал его с цветом ночи, антрацита, волос желтокожей цыганки и, конечно, воронова крыла.