– Что нужно? – сердито произносит Дед, чем вызывает у меня удивление.

Афанасий не сказать, что дружелюбный отшельник, но меня он знает, и так просто не должно быть!

– Ты чего, Дед, меня не признал? Илюха я, не видишь, что ли? – улыбаюсь еще шире, сдергивая с себя балаклаву. Мороз сразу щипает лицо. На улице к вечеру заметно похолодало. Пока днем было солнце, да я был в дороге, не почувствовал, что градус заметно упал.

– Иди куда шел, – ворчит старик, но ружье не убирает. Так и смотрит на меня сквозь прицел, прищурившись одним глазом, – Сегодня у меня неприемный день.

– Да ты что, старый? – удивляюсь я, – С памятью совсем плохо? Это же я!

– Повторю один раз, иди куда шел, считаю до трех: раз, два…

Я не помнила своего имени, лица и даже своей жизни. В первые дни своего существования я знала только, что такое боль. Если бы она утихала, я бы могла смириться с ней, но она лишь нарастала. Она скручивала моё тело жгутом, заставляя выгибаться на постели. Но руки и ноги были привязаны, и я видела человека, который сделал со мной это. Каждый раз он будил меня, заставляя пить горькую смесь, а затем вновь причинял боль. Он раздирал моё лицо, шею, руки и ноги…

– Как твоё имя? – спрашивал седой демон. Именно так я называла его про себя.

– Не помню, – разлепляла я сухие губы, срывая корочку, которая успела образоваться на ранах.

– Как вспомнишь, скажи, – усмехается демон, укутывая меня в широкую простынь.

Я знала, что после этого мои мучения почти закончены на сегодня. Дальше оставалось лишь терпеть эту боль. Терпение моё длилось долго, очень долго. Я часто мерзла, дрожа всем телом и колотясь на шаткой кровати в ознобе. Иногда меня охватывал жар, заливая глаза потом. Но и тут демон не давал мне покоя. Он касался моего тела ледяными тряпицами или вливал в рот очередное пойло. Но от этой смеси, остро пахнущей спиртом, мне становилось хорошо через какое-то время. По груди разливалось тепло, мышцы, скрученные судорогой, расслаблялись, боль уходила.

И я спала, долго спала, просыпаясь от очередных мучений. А в один день я проснулась и поняла, что у меня почти ничего не болит. Это было так удивительно, что я посмотрела на мир вокруг другими глазами. Только сейчас я заметила беленые бревенчатые стены, печь в углу, в которой ярко и весело танцевал огонь.

Я провела рукой по своему животу, ощупывая тело, наглаживая шелковистый мех от какого-то зверя, которым была укрыта.

– Проснулась, – голос демона сегодня звучал как-то иначе, мягче, что ли.

– Где я? – перевожу на него взгляд, пытаясь приспособиться к новому миру. Мне кажется, у меня один глаз закрыт наполовину или это только кажется?

– Хороший вопрос, девица, – покрякивает демон и улыбается.

Тут я понимаю, что никакой это не демон, а просто старик. Хотя глаза у него молодые и морщин почти нет. Лицо скрывает густая белая борода, такая, что даже губ не видно. Брови тоже белые, волосы коротко острижены, словно ножом срезаны, пряди неровные, торчат.

– Н-да, – плюет на свою ладонь дед и приглаживает седой вихор на макушке. – Ты мне скажи, болит что у тебя?

– Сейчас ничего, – отвожу от него взгляд, проваливаясь в свои ощущения. – Только чешется.

Морщусь, зуд невыносимый. Причем чешется все, особенно лицо и рука.

– Это хорошо, что чешется, – улыбается старик, показывая на удивление целые зубы. – Значит, заживает. Ты прости меня, девонька, я тут подлатал тебя, да неумело.

– Что? – спрашиваю его, поднимая к лицу руку.

Трогаю пальчиками грубый шрам, который идет от левой брови к уху, рядом с ним еще один поменьше и тоньше.

– Зашил как мог, рукодельница из меня так себе, – кряхтит или смеется дед, а я убираю руку от лица.