Если бы мы были героями новостной заметки, мне бы хотелось, чтобы за стандартными формулировками следовало объяснение: в какой именно момент и почему я оставила дочь без присмотра. Но на память опираться не получается. Была это психологическая защита или какая-то иная форма сохранения рассудка, но я не могла вспомнить события утра и дня даже тем же вечером, оправдываясь перед мужем, бригадой скорой помощи, врачами и полицейскими. Я все повторяла:

я не знаю как это произошло

я не знаю как это произошло

я не знаю как это произошло.

Передо мной лежит листок со штампом Детской городской клинической больницы № 5 имени Н. Ф. Филатова. Он гласит, что пациентка в возрасте 2 лет и 2 месяцев поступила с подозрением на ожог ротоглотки и пищевода. Что 10.08.2020 года приблизительно в 16:00 она съела (дальше одно слово неразборчиво, кажется «прожевала») лист диффенбахии.

В 16:00? Я накрывала стол к ужину!

Усомнившись в правдивости документа, открываю переписку с мужем в Телеграме. В то время он работал в офисе, и мы писали друг другу буквально обо всем: где находимся и куда собираемся пойти, сиюминутные мысли и новости, которые нужно обсудить вечером, списки покупок и дел. Не знаю, нормально ли это, но сейчас такая дотошность оказалась полезна.

Ранним утром, пока Максим едет на работу, а дети спят, я делаю заказ в онлайн-магазине.

Мемы, обсуждение списка продуктов на неделю.

Около 11 утра мы коротко проходимся по политической повестке: за день до этого, 9 августа, в Беларуси начались протесты.

В 11:39 я с детьми на прогулке: присылаю тусамую ромашку, и несколько сообщений мы обсуждаем отличие режима съемки «48М» от стандартного «Фото».

Через 27 минут присылаю голосовое на 1 минуту 22 секунды, в котором рассказываю о падении Алисы с детской игровой установки. Она успела выставить перед собой руки, но все же испугалась и заплакала. Рассказываю подробно, со всеми деталями. Слушать свой голос всегда сложно, а такой подавленный даже как-то жутко:

«Обработала царапинки на руках, их буквально две штучки, и прям крошечные. Приклеила пластырь тот, детский, помнишь, для прогулочной аптечки покупали? Хорошо, что я ее не забыла. Алисе нравится Микки-Маус на пластыре. Дала конфетку».

В обед еще немного перебрасываемся политическими мемами. Между обсуждениями я упоминаю, что уложила детей на дневной сон и села за работу.

Еще одна ниточка.

Проверила Гугл Документы и почту. Действительно, 10 августа я написала и сдала очередной текст.

В самом начале первой беременности токсикоз отчетливо дал понять, что не позволит работать дальше трех метров от унитаза. Я начала искать удаленку. Смогла устроиться рерайтером в компанию, изготавливающую БАД от младенческих колик. Ничего сложного: неоригинальные тексты на сайт про выбор идеальной коляски и первых резиновых сапожек. Из новостной повестки только пособия.

Начальник, мужчина с заметной шепелявостью и намечающейся лысиной (судя по телефонным переговорам и аватарке), на вопросы о чуть более серьезных темах отвечал:

– Ну сасем фсе эти гадости, а? Фесь этот негатиф? Мы не долсны тыкать ф нос сем-то плохим, мы говорим о сясье материнства. Ты сто, не хосесь сясья? Ты хосешь только гофно? Да, Таня? Да?

– Нет, конечно. Я хочу счастья.

Кто же не хочет счастья в материнстве? Кто скажет: я хочу говна?

Муж говорит, я сама хочу страдать.

Я собиралась, швыряла в сумку пауэрбанк, кошелек и наушники, еле сдержалась, чтобы не кинуть пудреницу, – именно так разбила предыдущую.

– Ты сама все берешь на себя, а потом жалуешься, что устаешь, – сказал он.

Нет, я не устаю от чего-то. Усталость перманентна. Нет секунды, в которой я не вымотана, просто иногда даже этот, уже привычный, уровень истощения превышен. Бордово-красный столб пересекает высшую отметку стремительно и внезапно для всех, даже для меня самой. Тогда наступает время ссоры и время отъезда.