Я мог себе позволить столько времени отдавать работе с Тимофеевым-Ресовским над книгой, потому что в лаборатории мне помогала Галя Клевезаль. Галя – это, конечно, существо особое, редко встречающееся в человеческом обиходе. Для меня она такой нравственный ориентир: если она говорит о чем-то, что это плохо, значит, так и есть, и этим не надо заниматься. Всю жизнь, сколько я ее знал, ее мнение по каким-то ключевым моментам было решающим, и в отношениях с людьми тоже. Бывают люди, которые являются моральными ориентирами, и Галя – из них. Она младше меня, она была моей подчиненной, но с точки зрения морали и нравственности она для меня авторитет номер один. И мне, конечно, очень повезло, что она была рядом со мной в лаборатории.

Для меня незыблемо то, что в науке можно двигаться вперед, только встав на плечи учителей. В науке ничего нельзя сделать в одиночку. Нужно обязательно освоить то, что тебе дали учителя. Это не значит следовать их наставлениям скрупулезно и быть уж совсем эпигоном. Нет, надо развиваться обязательно. Но не освоить того, что тебе дали, отбросить то, что они тебе сказали, – нельзя.

Мои Учителя с большой буквы – это Петр Петрович Смолин и Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. Практически все, что они сказали, – это драгоценность, азбука, Библия.

Но мой первый учитель – Петр Петрович Смолин был много старше меня. Я был мальчишкой, 12–15 лет, а ему было уже 60. Я не понимал его поступков как человека, не мог их оценить. Он просто был моим учителем, а его слово было законом. А Тимофеева я уже понимал и одобрял. Мне нравились и его оценки людей, и его подходы к жизни, и его афоризмы. Из них, из афоризмов, почти заповедей, тоже складывается его образ. Он говорил, например: «Никогда не занимайся тем, что лучше тебя сделают немцы». То есть не абы чем надо заниматься в науке, а только своим делом. Еще одна была присказка: «Аааааааа, знаю, это седьмая ножка у сороконожки». Это о чем-то второстепенном в науке. Для меня как учитель он этим еще был велик.

Выступление в обществе «Знание» на заседании, посвященном Н. Тимофееву-Ресовскому в связи с выходом книги Д.А. Гранина «Зубр». 1987 г.

Но чем бы я был, если бы не слушал других моих учителей, например Сергея Евгеньевича Клейненберга? Чем бы я был, если бы не увлекался тем, что говорил Борис Степанович Матвеев?

Человека формируют, конечно, учителя, с одной стороны, а с другой стороны, друзья школьной и университетской поры, общество. Мне повезло, что мое становление как личности началось не в школе, а в КЮБЗе и продолжилось в университете. Другое дело, что это окружение и учителей ты сам выбираешь. Ведь в университете на курсе нас было 150–200 человек, а я в добрых, дружеских человеческих отношениях нахожусь с 5–7 людьми. И к учителям своим я сам пришел, не они меня нашли. А почему я к ним пришел? Потому, что была мама моя – умная, добрая, прозорливая, смотрела вперед и ободряла меня. Я мальчишкой был в разных кружках, а зацепился в зоопарке. Я там прилип, вошел туда и полностью погрузился. И это было сделано не только потому, что это мне нравилось, а потому, что мать сказала, что это хорошо.

Известные биологи и натуралисты (слева направо):

Петр Петрович Смолин, Алексей Яблоков, Татьяна Георгиевна Дервиз-Соколова, Станислав Михайлович Кудрявцев. Фото начала 50-х гг.

Это я выбрал Петра Петровича Смолина как учителя. Я мог в КЮБЗе не остаться, я мог уйти в другое место. Ведь каждый человек выбирает своего учителя. Это, конечно, загадка человеческой психики. Но думаю, что учителя не случайно появляются. Они появляются из какого-то твоего интереса и твоего ожидания. В отношении Тимофеева так и было. Я активно ждал какого-то «Тимофеева». Если бы не было Тимофеева-Ресовского, наверное, кто-нибудь другой появился бы. Может быть, не такого ранга и не такого масштаба. Я не видел людей такого ранга рядом с собой долгое время, да не вижу и сейчас. Говорят, Сукачев был такой, не знаю. Но даже великий и замечательный Меркурий Сергеевич Гиляров не был такого класса Человечищем. А Андрей Сахаров был. Но с Сахаровым я познакомился уже в зрелом возрасте, да и направление деятельности у него было другое. Он нес в мир гуманистическую идею, выстраданную им, и не заботился об учениках. У него не было учеников как таковых. У него были последователи. Он был как таран, и за ним шли. В эту, пробитую им брешь шли другие люди, делали то же, что делал он по правам человека, по отвращению от этого страшного коммунистического мира и т. д. Но Сахаров не был Учителем, как Тимофеев.