«Ах ты, собачье мясо, повадился! – вполголоса проворчал неслышно подошедший сзади дед. – Погоди, сейчас мы его… – он уже пристраивал на подоконнике старенькую тульскую двустволку. – Ну, давай, Толька, да смотри, курок не дергай…»

Так отец подстрелил своего первого зайца. К шестнадцати годам он стал уже настоящим охотником. Если было нужно, мог разбить о дерево голову зайцу-подранку, не испытывая особых переживаний.

Отец вырос на хуторе в многодетной семье крестьянина-единоличника (кулака, как выяснилось в 1934 году). Хотя его детские годы пришлись уже на начало двадцатых годов двадцатого века, память отца сохранила вполне патриархальные картинки крестьянского быта. Длинный обеденный стол со стоящим на нем большим закопченным чугунным горшком с парящей и источающей вкуснейший аромат кашей. Вся семья сидит за столом и с нетерпением ждет, пока дед, не спеша облизнув деревянную ложку, запустит ее в чугунок, в самую середину, туда, где плавает в золотистой лужице кусочек топленого масла. Только после этого остальные члены семьи, опять же по старшинству, могут приступать к еде. Маленькому Тольке доводилось иногда получать ложкой по лбу, пока он не научился, наконец, соблюдать установленный порядок. Или вот еще: рано опустившиеся позднеосенние промозглые сумерки, детвора умостилась на полатях под потолком, укрывшись тряпьем. В избе темно и тепло, в печи потрескивают дрова, отблеск огня выхватывает странные тени в углах. Дети с напряженным вниманием слушают лежащего на печи дедушку – неиссякаемый источник волшебных сказок и историй из жизни.

Отец с раннего детства сидел в седле. Совсем мальцом он объезжал поля, следя, чтобы ребятишки и мужички из соседних деревень не озорничали. Уже подростком стал помогать Ивану Ивановичу в кузнице в качестве молотобойца, где окреп и налился немалой физической силой, а в душе его зародилась тяга к металлу и вообще всяческим техническим приспособлениям.

Как-то раз Толька увидел, как из леса, что за их домом, на косогоре, выезжает телега, на которой громоздится окованный сундук, доверху засыпанный спелой дикой вишней. Деревенские жители никак не могли смириться с тем, что земли, на которых испокон веку жили их предки, выкупили пришлые из северной губернии. Большое семейство чужаков расселилось тремя хуторами вдоль мелкой, но резвой речушки, которая, укрывшись в ивняке, петляла между причудливыми холмами. Переселенцы построили кузницу, водяную мельницу и скотный двор, обустроили пасеку, посадили фруктовый сад, короче говоря, обосновались крепко и надолго. Особенно хорошо жил Михаил, чей хутор называли не иначе, как усадьба. Скота у Михаила было так много, что за его хутором образовалась даже так называемая «волчья яма», куда сбрасывали шкуры разделанных коров. Все это вызывало недобрые чувства у некоторых местных жителей. Не раз и не два Тольке приходилось спасаться бегством, удирая из деревни, куда он наведывался с балалайкой, чтобы покрасоваться перед девчонками.

Увидев воришек, Толька сильно ударил босыми пятками в бока лошади и поспешил на хутор. Узнав в чем дело, старшие братья побросали работу и вскочили на коней. Тут же решили устроить засаду у брода, в том месте, где глинистая колея круто спускается к реке по лугу, богато поросшему разнотравьем. Тут было самое удобное место, чтобы подкараулить и в кровь отлупить незваных гостей, отбивая охоту к чужому добру. С тех пор пройдет всего около десяти лет и деревенским представится возможность расквитаться с обидчиками. В стране будет объявлена кампания по раскулачиванию зажиточных крестьян. Все три хутора будут разорены, а их имущество передано в колхоз. Кого-то из семейства Ершовых отправят на спецпоселение, кто-то сочтет за благо уехать налегке подальше от этих мест. Ну а двоюродный брат отца, малограмотный тридцатилетний Илья, после раскулачивания устроившийся было плотником в колхоз, против своей воли сделает своеобразную «политическую карьеру» и в конце концов удостоится чести быть расстрелянным на Бутовском полигоне в Москве за «контрреволюционную пропаганду среди заключенных».