Я повторил свой вопрос, стараясь, чтобы мой голос звучал как бетон: непреступно. И я услышал ответ.

Дима, с которым они буквально пару недель назад, начали встречаться и в Москве, сообщил Ксюше, что на самом деле не испытывает никаких чувств к ней, что ему просто стало жалко ее и он решил попробовать. А оно не пошло. Совсем.

Я мог представить состояние Ксюши. Последнее время она порхала словно бабочка. Ее лицо цвело яркой весной от переизбытка позитивных эмоций. Она стала улыбаться по-другому. Искры в ее глазах превратились в настоящий костер, который ничто в мире не смогло бы потушить, кроме Димы, конечно же. И он потушил его. А ведь Ксюша почти перестала злоупотреблять спиртным, потому что постоянные гонки по САО требовали много сил и адекватности. Она ведь постоянно моталась туда. Стоять под окнами и поджидать у подъезда дело нелегкое.

Ксюша уже планировала семью с ним, показательную на весь мир. Образец, к которому все должны стремиться. Все ее мечты рухнули в одночасье. Просто в одну секунду. Теперь она звонила мне, своему другу, чтобы рассказать о других планах. Ксюша собиралась покончить с собой.

Она больше не видела смысла жить дальше, если рядом нет этого парня. Я, конечно, был в шоке от услышанного. Что значит, нет смысла дальше жить? Надо жить дальше! У нее есть родители, которые ее любят. У нее есть папа и мама, что уже само по себе было редкостью. У нее есть нескончаемая куча друзей, которые ее любят и уважают. У нее есть я. Я – самый лучший и близкий друг. С третьего класса мы с ней дружили. Мы сидели за одной партой, и Ксюша рассказывала мне все самое сакраментальное. Надо жить дальше! Никто не знает, что ждет каждого из нас за следующим поворотом жизни. Сколько еще таких Дим у нее будет? Таких же мудаков, но только жизнь может переиграть, и они будут любить ее и страдать, стоя под окнами и умолять, чтобы Ксюша хотя бы просто взглянула на них. Сколько еще всего радостного и счастливого будет в жизни? Да, никто не отрицает, что будут и горести, и страхи, отчаяния и беды. Но мы должны научиться проходить все это с гордо поднятой головой, оставлять частичку сердца с теми, кто ушел. Радоваться за тех, кому хорошо. В жизни столько всего, неужели Ксюша была готова лишиться удивительного разнообразия только из-за того, что некто из САО отшил ее?

Но все, что я говорил ни разу ни коснулось ее ушей, ее души и сердца. Все летело в мобильную матрицу пустоты. А потом у меня закончились деньги. Связь прервалась. Тишина. Такая же, как и когда я говорил с Ксюшей.

У меня в груди разлилась солнечная плазма, прожигая органы. Конечности свело от внезапного ужаса. Я не мог осознать его природу. Мне просто стало страшно.

Дрожащими руками я застегивал куртку, думая лишь об одном. Не помня себя от паники, я выбежал на улицу, к автобусной остановке. Я должен был перехватить автобус, везущий бомбу замедленного действия. И я перехватил ее.

Никогда раньше я не видел Ксюшу в таком виде. Я много раз видел, как она плачет и это скорее нормально для девчонок. Они вообще любят плакать, им порой даже повод не нужен. У Ксюши слезы могли появиться из-за всего: мама купила не вон ту вкусную конфетку; папа купил машинку; двойка по математике; а потом и вовсе отсутствие сигарет. Но то, что я увидел в тот момент не шло ни в какое сравнение. Свою зловещую роль сыграла, конечно же, косметика. Размазанные, словно сажа, неровные овалы под красными глазами. Замерзающие слезы на красных, шелушащихся щеках. Хлюпающий, словно поршневой насос, нос. Ее всю трясло. Пальто на распашку, варежки где-то утеряны, шарф уже скорее походил на удавку, в хаосе свисающий с ее полуголой шеи. Она пыталась что-то сказать, но я не понимал ни одного слова, коряво, неловко сваливающихся с ее потрескавшихся губ. Лишь только звук неизвестного мне обезумевшего дикого зверя.