После указателя на бабушкину деревню начинается форменное безобразие.

Дорогу развезло. Ее и так никогда не асфальтировали, а грейдировали в лучшем случае в прошлой пятилетке. Машина вязнет в грязи, два раза буксовал, но выбрался, на третий застрял капитально, пришлось ждать попутный транспорт, чтобы вытащили.

До деревни добираюсь уже затемно. Улицы без освещения, в домах редко где горит свет. Подъезжаю к бабушкиному дому. Фары замирают на зеленых деревянных воротах с нарисованным когда-то мелом номером 16-2. Зеленая краска выцвела и местами облупилась.

«Ну вот, Роман Олегович, пристанище твое на недельку-другую. Проходи, обживайся», – поздравляю себя с новосельем.

Глушу машину. Выхожу в темноту, задираю голову к небу. В детстве любил смотреть на звезды. Они здесь как алмазная россыпь на бархате – крупные, яркие, близкие. Сейчас не видно их. Тучи заволокли все до бледного горизонта. Похолодало.

В вырезанное потайное «окошко» в воротах просовываю руку, открываю засов, распахиваю створки. Загоняю машину за ограду. На доме увесистый замок, ключ за ставней. Всегда там висел, сколько себя помню.

В сенцах пахнет плесенью, сыро.

Нащупываю выключатель, щелкаю.

– Да будет свет!

Лампочка советских времен загорается под потолком. Чистенько, но вот тот запах печеных пирогов, с которым бабушка ассоциировалась, исчез.

После похорон бабы Ани родители иногда приезжали сюда. Я – ни разу.

В доме ничего не изменилось. Все вещи, пожелтевшие фотографии, мебель лежат и висят на своих местах.

Наскоро поужинав бутербродами и остатками чая из термоса, тушу везде свет, падаю в кровать. Устал мертвецки. Тело расслабляется на хрустящей простыне, подушка слегка пахнет стиральным порошком. Взбитое пуховое одеяло укутывает теплым облаком.

Из последних сил пишу смс матери, что доехал.

Проваливаюсь в сон.

Тук-тук-тук.

Тук-тук-тук.

Открываю глаза. Темно. Это что еще за туки такие?

Высунув руку из-под пухового одеяла, тянусь к телефону. Экран показывает 23:00 и тухнет. Я лег час назад и вырубился. Будильник стоит на 6:30 – как на работу, забыл отключить. Ладно, пусть.

Взбиваю подушку кулаком, закрываю глаза.

Тук-тук-тук.

Не показалось.

Тихий стук, как, например, костяшкой пальца, идет из-за стенки, но там полдома пустует, насколько мне известно, уже полгода. В домовых, чертей и привидений естественно не верю, но тут мыслишки об их существовании мелькнули.

Тук-тук-тук снова. Не смешно уже.

– Щас постучу по голове! А ну живо спать! – рявкаю в стену.

– Мама, там барабашка кричит! – раздается за стенкой тоненький испуганный детский голосок.

Не черти, не домовой и не привидение. Жильцы новые. С ребенком. А слышимость, оказывается, здесь никакая. Будто картонкой отгорожены. Надо отдирать обои и пропенивать щели. Еще бы по-хорошему звукоизоляцию нормальную сделать, иначе прощайте, спокойные ночи.

А впрочем, я же здесь ненадолго, и хорошая звукопроводимость – это уже головная боль будущих хозяев бабушкиной половины.

– Сашенька, там не барабашка, там соседи. Спи, солнышко, – слышу шаги и красивый женский голос. Мелодичный, ласковый. Далее тихий разговор женщины и ребенка, снова шаги.

Тишина.

Тук-тук-тук.

– Саша, дай поспать! – не кричу, но говорю громко.

– А ты не храпи!

– Я не храплю.

– Храпишь!

– Ладно. Больше не буду.

Утром открываю глаза по привычке за две минуты до будильника. За окном темный рассвет – дождь идет, а я хотел машину сегодня от грязи отмыть.

Моргаю часто-часто – в глазах туман. Ни черта не выспался, от этого голова гудит. А все потому, что крутился большую часть ночи, чтобы не храпеть. Хотя я уверен, что не храплю. Дина бы сказала.