— В этот раз мне полагается кофе, Алена Владимировна? — на его губах подначивающая улыбка.

— Одна кружка, — подыгрываю, протягивая Давиду руку.

Малыш смотрит на мои пальцы, за которые обычно любит хвататься, потом на огромную коробку, и делает выбор в пользу второго.

На лестничной клетке меня окликает соседка. Молодая девушка, с которой мы периодически здороваемся, просит меня задержаться и уделить ей минуту, когда мы всей нашей компанией вываливаемся из лифта.

— Прости, не знаю, как тебя зовут.

— Алена.

— Катя. Так вот, ко мне вчера какой-то человек заглядывал с корочкой. Ну, из полиции в смысле. Спрашивал про тебя. И про мальчугана твоего. Мол, не слышала ли я каких-то неприятных громких звуков, а потом детского плача. Мне показалось это странным.

Родители Ратмира перешли к активным действиям? Что вообще все это значит?

— А ты что-то сказала ему? — осторожно интересуюсь, пряча подальше свое волнение.

— Правду. Что ничего такого не было. Может, это проверка какая по району? Ты не бойся, у них иногда бывают такие рейды.

— Да… Спасибо тебе.

— За что? Я ведь ничего такого не сделала. Ладно, мне пора бежать на работу. Счастливо!

Камиль уже успел открыть дверь ключами, которые я ему дала перед разговором с соседкой. Квартира встречает меня приятной свежестью, и я опускаюсь на пуфик в коридоре, раздумывая, как мне поступить дальше.

Проигнорировать этот визит я не могу. Позвонить Алие Валидовне тоже, потому что у меня нет сейчас сил держать оборону. А делать это обязательно придется, раз уж родственники со стороны моего покойного мужа настроены решительно.

Из гостиной раздаются странные резкие звуки, и первым делом я иду туда. Ничего криминального, просто один большой и один маленький мужчины выцарапывают свое сокровище из коробки.

Несколько вагончиков им уже удалось освободить из плена, теперь очередь рельсов, которые, кажется, запросто смогут охватить всю комнату. Настолько их много.

— Ма-ма, — тараторит мое солнышко, протягивая мне какой-то домик с кирпичного цветы крышей.

— Все в порядке? — Камиль тут же считывает выражение пока еще легкой тревоги на моем лице. Скрыть не получается.

Он отталкивается от пола, перед этим перетянув внимание Давида на поезд, и сразу же подходит ко мне. Обхватывает подбородок пальцами и заставляет посмотреть в его глаза.

Взгляд мгновенно меняется. На моего сына Камиль смотрел с какой-то странной добротой и теплотой, а теперь на темной радужке вспыхивают искрами золотые вкрапления. Это похоже на проснувшийся вулкан, который вот-вот начнет извергать из себя лаву, чтобы сжечь вокруг все лишнее.

— Тебе сказали что-то? — хрипло и проникновенно так, что у меня от нервов желудок скручивается в какой-то немыслимый узел. — Кто это был?

— С-соседка… — тихо отвечаю, надеясь взять под контроль собственный голос. — С-сказала, что в мое отсутствие к нам приходили, спрашивали обо мне и Давиде…

— Кому нужно было про тебя вынюхивать?

— Вы кофе хотели? Я сейчас сварю.

Не очень я умею темы переводить, но хотя бы пытаюсь, вовремя вспомнив, что передо мной абсолютно незнакомый человек. Посторонний. А я тут рот опять собиралась раскрыть. Боже, клинический идиотизм вообще лечится?

— Кофе, да? — позволяет мне уйти от расспросов Камиль. — Как скажешь, голубоглазка. Мы пока рельсы проложим.

Только на кухне у меня появляется первая после больницы возможность выдохнуть. Я привычным движением ставлю турку на плиту, нахожу в шкафчике запечатанную пачку печенья из кондитерской.

Выкладываю на тарелку мягкие сдобные кружочки с какой-то творожной начинкой.

Нужно будет в самое ближайшее время вплотную заняться содержимым холодильника, после стольких дней мне туда даже заглядывать страшно. Вот так открою дверцу, а со мной оттуда кто-нибудь поздоровается.